Читаем Экспресс-курс по русской литературе. Все самое важное полностью

Для Златовратского важно показать читателю деревню такой, какой он ее знает, познакомить с мужиками, показать, какой силой обладает крестьянская община, как решаются важные вопросы на деревенском сходе. Он очень ценит мужиков за их «обстоятельность», «основательность», за положительность – собственно, и проза его так же основательна и обстоятельна, очень нетороплива, положительна и скучновата. В отличие от других народников, Златовратский видит зло в разрушении устоев, утрате уважения к старшим, исчезновении того самого «духа».

Если Златовратского часто упрекали в том, что он рисует избыточно приторных благодушных поселян, то еще больше можно упрекнуть в этом Павла Засодимского, излюбленной темой которого были страдания маленьких людей; свою задачу он видел в том, чтобы научить людей относиться к ним с состраданием. В святочной истории «У потухшего камелька» рассказчик вспоминает, как соблазнил девушку, отправил в воспитательный дом их общего сына, а ее, сошедшую с ума от горя, запер в лечебнице для умалишенных, где она и умерла, – а теперь остался в одиночестве и тоске. А вот характеристика безропотной Насти из повести «Темные силы»: «Ничем не легче стало Насте после этого вечера; пуще озлились на нее любезные родственники. Мучительно-длинны показались Насте первые три дня в чужой семье, а потом дни пошли скорее, но радости не приносили никакой, только одно горе. Горя было много. Насте словно на роду было написано с горем жить, с горем любить и в землю с горем сойти…»

Засодимский был учителем, поэтому много писал для детского чтения. Его детские рассказы отличаются еще большей сентиментальной дидактичностью: например, в рассказе 1888 года «Лютик» (Лютик – это сокращенное домашнее имя от полного «Людмила») злая и черствая девочка Лютик отправляется в ночь на Ивана Купалу искать клад, но вместо этого теряется в лесу; ее выручает нищий, который делится с ней хлебом и водой и указывает путь домой. Лютик дарит ему золотое колечко: «И удивительное дело! Первый раз в жизни Лютик чувствовала желание отблагодарить человека, первый раз в жизни она дарила такую красивую, ценную вещь и не только не жалела ее, но была сердечно рада, что может подарить что-нибудь… До сего времени она, обыкновенно, принимала только подарки от других и не думала ни с кем делиться ими…» Словом, она переживает нравственное перерождение и возвращается в усадьбу уже другим человеком: «Она ушла из дому холодной себялюбивой девочкой, думавшей только о себе, скучавшей от нечего делать, а возвратилась совсем другим человеком… Теперь она любила людей, чувствовала сострадание к несчастным и искренно желала жить и трудиться для счастья ближних. Это – самый дорогой, самый лучший клад в мире: он приносит с собой человеку высшее счастие, доступное ему в жизни, – спокойствие совести и душевное довольство…»

Иначе подходил к изображению деревенской жизни Николай Каронин-Петропавловский, отчаянный революционер, в биографии которого были аресты, заключение в Петропавловской крепости, жизнь по чужому паспорту, ссылка. Он изображал деревню совсем не такой патриархально-мудрой, как Златовратский, и не такой невинно страдающей, как Засодимский. Например, в его рассказе «Деревенские нервы» мужик Гаврило мается тоской – сейчас бы сказали, что у него депрессия. Он испытывает отвращение к жизни, жалеет окружающих до того, что желает им смерти вместо такой невыносимой жизни, бранит на чем свет стоит батюшку и фельдшера, не желающих его понять, – и находит успокоение, только когда уходит в город и становится дворником. Там у него есть только метла и понятный круг обязанностей – не о чем думать, не о чем тосковать: «Он делал то, что ему приказывали. Если бы ему приказали этою же его метлой бить по спинам жильцов, он не отказался бы. Жильцы его не любили, как бы понимая, что этот человек совсем не думает. За его позу перед воротами они называли его «идолом». А между тем он виноват был только потому, что оборванные деревней нервы сделали его бесчувственным». Каронин видит в деревне не только нищету и беспробудное пьянство, но еще и человеческую злобу, внезапную, дикую, страшную – когда человек теряет человеческий облик и готов бить, избивать, разрушать.

Перейти на страницу:

Все книги серии Звезда лекций

Литература – реальность – литература
Литература – реальность – литература

В этой книге Д.С. Лихачев совершает «филологические прогулки» по известным произведениям литературы, останавливаясь на отдельных деталях, образах, мотивах. В чем сходство императора Николая I с гоголевским Маниловым? Почему Достоевский в романах и повестях всегда так точно указывал петербургские адреса своих героев и так четко определял «историю времени»? Как проявляются традиции древнерусской литературы в романе-эпопее Толстого «Война и мир»? Каковы переклички «Поэмы без героя» Ахматовой со строками Блока и Гоголя? В каком стихотворении Блок использовал принцип симметрии, чтобы усилить тему жизни и смерти? И подобных интригующих вопросов в книге рассматривается немало, оттого после ее прочтения так хочется лично продолжить исследования автора.

Дмитрий Сергеевич Лихачев

Языкознание, иностранные языки / Языкознание / Образование и наука
Тайная история комиксов. Герои. Авторы. Скандалы
Тайная история комиксов. Герои. Авторы. Скандалы

Эта книга не даст ответа на вопросы вроде «Сколько весит Зеленый Фонарь?», «Опасно ли целоваться с Суперменом?» и «Из чего сделана подкладка шлема Магнето?». Она не является ПОЛНОЙ И ОКОНЧАТЕЛЬНОЙ ИСТОРИЕЙ АМЕРИКАНСКИХ КОМИКСОВ, КОТОРУЮ МОЖНО ПРОЧИТАТЬ ВМЕСТО ВСЕХ ЭТИХ КОМИКСОВ И ПОРАЖАТЬ СВОИМИ ПОЗНАНИЯМИ ОКРУЖАЮЩИХ.В старых комиксах о Супермене читателям частенько показывали его Крепость Уединения, в которой хранилось множество курьезных вещей, которые непременно были снабжены табличкой с подписью, объяснявшей, что же это, собственно, за вещь. Книжка «Тайная история комиксов» – это сборник таких табличек. Ты волен их прочитать, а уж как пользоваться всеми эти диковинками и чудесами – решать тебе.

Алексей В. Волков , Алексей Владимирович Волков , Кирилл Сергеевич Кутузов

Развлечения / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
Сериал как искусство. Лекции-путеводитель
Сериал как искусство. Лекции-путеводитель

Просмотр сериалов – на первый взгляд несерьезное времяпрепровождение, ставшее, по сути, частью жизни современного человека.«Высокое» и «низкое» в искусстве всегда соседствуют друг с другом. Так и современный сериал – ему предшествует великое авторское кино, несущее в себе традиции классической живописи, литературы, театра и музыки. «Твин Пикс» и «Игра престолов», «Во все тяжкие» и «Карточный домик», «Клан Сопрано» и «Лиллехаммер» – по мнению профессора Евгения Жаринова, эти и многие другие работы действительно стоят того, что потратить на них свой досуг. Об истоках современного сериала и многом другом читайте в книге, написанной легендарным преподавателем на основе собственного курса лекций!Евгений Викторович Жаринов – доктор филологических наук, профессор кафедры литературы Московского государственного лингвистического университета, профессор Гуманитарного института телевидения и радиовещания им. М.А. Литовчина, ведущий передачи «Лабиринты» на радиостанции «Орфей», лауреат двух премий «Золотой микрофон».

Евгений Викторович Жаринов

Искусствоведение / Культурология / Прочая научная литература / Образование и наука

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки