Может быть, самыми одаренными из писателей-народников были двоюродные братья Успенские, Николай и Глеб, очень непохожие друг на друга, с очень разными, но равно трагическими судьбами. Они были сыновьями двух братьев-поповичей, один из которых стал бедным сельским священником, а другой – относительно состоятельным чиновником. Николай Успенский
пришел в литературу еще в дореформенное время; его первые рассказы описывают деревенский быт живо и ярко, с заметной иронией («Змей», «Старуха» и др.). Из-за своего неуживчивого характера Успенский ушел из редакции «Современника», где начал печататься, рассорился с Толстым и Тургеневым – и после смерти молодой жены стал пьянствовать, нищенствовать, побираться вместе с маленькой дочкой: бродил по деревням с гармонью и чучелом крокодила, произносил от его имени монологи, заставлял дочку петь и плясать. Наконец, совершенно спившийся, он зарезался в московском переулке. Литературная его судьба тоже была трагична: он хорошо знал деревню, вовсе не идеализировал ее, а его насмешливый, язвительный ум не позволял ему описывать благорастворение воздухов в духе Златовратского; он мастерски изображал темных, простоватых, даже несколько придурковатых деревенских обитателей – но, конечно, не только их; скажем, в знаменитом «Змее» превосходным деревенским дуракам противопоставлена поэтическая фигура плута и затейника Антона, который даже крысу может научить танцевать и выделывать штуки, на церковных колоколах вызванивает плясовую, а всю деревню смущает явлением таинственного «Змея», который якобы летает к толстой глупой девке Апроське.Народническая критика часто упрекала Николая Успенского в клевете на деревню (один Михайловский опубликовал о нем доброжелательную статью в 1877 году). Скабичевский, например, так писал о творчестве Николая Успенского: «В его рассказах народ представляется в невообразимо безобразном виде: каждый мужик непременно или вор, или пьяница, или такой дурак, каких и свет не производил; каждая баба такая идиотка, что ума помрачение… Что удавалось Н. Успенскому мельком увидеть или услышать, он передавал в сыром и конкретном виде, с единственной целью показать, как русский мужик невежествен, дик, смешон, загнан и забит, как тонет он в грязи невежества, суеверий, пошлости. Забитость, тупоумие, отсутствие всякого человеческого образа и подобия в героях Николая Успенского одуряют вас, когда вы читаете его очерки». Народники в целом не смогли даже понять, что Успенский судит о народе не брезгливо, как чистенький посторонний барин, а как часть его, что ему больно за то, что его братья – такие, что их жизнь – такая, что Родина – такова. Но это заметил Достоевский: «г-н Успенский, во-первых, любит народ, но не за что-то и потому-то, а любит его как он есть. Для него все дорого в народе, каждая черта; вот почему он так и дорожит каждой чертой. С виду его рассказ как будто бесстрастен: г-н Успенский никого не хвалит, видно, что и не хочет хвалить; не выставляет на вид хороших сторон народа и не меряет их на известные, общепринятые и выжитые цивилизацией мерочки добродетели. Он и не бранит за зло, даже как будто и не сердится, не возмущается. Сознательный вывод он предлагает сделать самому читателю». Вот это отсутствие дидактичности, не проявленная авторская позиция, замечательный слух, умение видеть и изображать абсурдное, нелепое, трагикомическое – то, что станет достоянием лучших русских прозаиков следующих поколений: Чехова, Бунина, Зощенко, Шукшина и многих других.
Глебу Успенскому
первую славу принесли серии очерков «Нравы Растеряевой улицы» и «Разоренье». Уже по заголовкам видно, что ничего светлого и радостного от этих текстов можно не ожидать: в них говорится о тяжелой жизни рабочих, которые работают до изнеможения и пьют до полусмерти, – а те, кто умел устроиться в жизни, их обирают, как это делает хозяин трактира, где рабочие пропивают и всю свою одежду, и платья жены. Глеб Успенский так же наблюдателен, как Николай Успенский, так же хорошо чувствует повседневный бытовой абсурд, так же чутко слышит бессвязную речь своих героев. «Нравы Растеряевой улицы» публиковались в некрасовском «Современнике» в 1866 году, «Разоренье» – уже в «Отечественных записках» в 1869 году. В 1868 году написан рассказ «Будка» о будочнике Мымрецове, который знает только одно – «тащить и не пущать»: «тащил он обыкновенно туда, куда решительно не желали попасть, а не пускал туда, куда этого смертельно желали». Выражение сразу стало крылатым и широко используется по сей день для описания отношений между правоохранительными органами и населением.