Читаем Экспресс-курс по русской литературе. Все самое важное полностью

Может быть, самыми одаренными из писателей-народников были двоюродные братья Успенские, Николай и Глеб, очень непохожие друг на друга, с очень разными, но равно трагическими судьбами. Они были сыновьями двух братьев-поповичей, один из которых стал бедным сельским священником, а другой – относительно состоятельным чиновником. Николай Успенский пришел в литературу еще в дореформенное время; его первые рассказы описывают деревенский быт живо и ярко, с заметной иронией («Змей», «Старуха» и др.). Из-за своего неуживчивого характера Успенский ушел из редакции «Современника», где начал печататься, рассорился с Толстым и Тургеневым – и после смерти молодой жены стал пьянствовать, нищенствовать, побираться вместе с маленькой дочкой: бродил по деревням с гармонью и чучелом крокодила, произносил от его имени монологи, заставлял дочку петь и плясать. Наконец, совершенно спившийся, он зарезался в московском переулке. Литературная его судьба тоже была трагична: он хорошо знал деревню, вовсе не идеализировал ее, а его насмешливый, язвительный ум не позволял ему описывать благорастворение воздухов в духе Златовратского; он мастерски изображал темных, простоватых, даже несколько придурковатых деревенских обитателей – но, конечно, не только их; скажем, в знаменитом «Змее» превосходным деревенским дуракам противопоставлена поэтическая фигура плута и затейника Антона, который даже крысу может научить танцевать и выделывать штуки, на церковных колоколах вызванивает плясовую, а всю деревню смущает явлением таинственного «Змея», который якобы летает к толстой глупой девке Апроське.

Народническая критика часто упрекала Николая Успенского в клевете на деревню (один Михайловский опубликовал о нем доброжелательную статью в 1877 году). Скабичевский, например, так писал о творчестве Николая Успенского: «В его рассказах народ представляется в невообразимо безобразном виде: каждый мужик непременно или вор, или пьяница, или такой дурак, каких и свет не производил; каждая баба такая идиотка, что ума помрачение… Что удавалось Н. Успенскому мельком увидеть или услышать, он передавал в сыром и конкретном виде, с единственной целью показать, как русский мужик невежествен, дик, смешон, загнан и забит, как тонет он в грязи невежества, суеверий, пошлости. Забитость, тупоумие, отсутствие всякого человеческого образа и подобия в героях Николая Успенского одуряют вас, когда вы читаете его очерки». Народники в целом не смогли даже понять, что Успенский судит о народе не брезгливо, как чистенький посторонний барин, а как часть его, что ему больно за то, что его братья – такие, что их жизнь – такая, что Родина – такова. Но это заметил Достоевский: «г-н Успенский, во-первых, любит народ, но не за что-то и потому-то, а любит его как он есть. Для него все дорого в народе, каждая черта; вот почему он так и дорожит каждой чертой. С виду его рассказ как будто бесстрастен: г-н Успенский никого не хвалит, видно, что и не хочет хвалить; не выставляет на вид хороших сторон народа и не меряет их на известные, общепринятые и выжитые цивилизацией мерочки добродетели. Он и не бранит за зло, даже как будто и не сердится, не возмущается. Сознательный вывод он предлагает сделать самому читателю». Вот это отсутствие дидактичности, не проявленная авторская позиция, замечательный слух, умение видеть и изображать абсурдное, нелепое, трагикомическое – то, что станет достоянием лучших русских прозаиков следующих поколений: Чехова, Бунина, Зощенко, Шукшина и многих других.

Глебу Успенскому первую славу принесли серии очерков «Нравы Растеряевой улицы» и «Разоренье». Уже по заголовкам видно, что ничего светлого и радостного от этих текстов можно не ожидать: в них говорится о тяжелой жизни рабочих, которые работают до изнеможения и пьют до полусмерти, – а те, кто умел устроиться в жизни, их обирают, как это делает хозяин трактира, где рабочие пропивают и всю свою одежду, и платья жены. Глеб Успенский так же наблюдателен, как Николай Успенский, так же хорошо чувствует повседневный бытовой абсурд, так же чутко слышит бессвязную речь своих героев. «Нравы Растеряевой улицы» публиковались в некрасовском «Современнике» в 1866 году, «Разоренье» – уже в «Отечественных записках» в 1869 году. В 1868 году написан рассказ «Будка» о будочнике Мымрецове, который знает только одно – «тащить и не пущать»: «тащил он обыкновенно туда, куда решительно не желали попасть, а не пускал туда, куда этого смертельно желали». Выражение сразу стало крылатым и широко используется по сей день для описания отношений между правоохранительными органами и населением.

Перейти на страницу:

Все книги серии Звезда лекций

Литература – реальность – литература
Литература – реальность – литература

В этой книге Д.С. Лихачев совершает «филологические прогулки» по известным произведениям литературы, останавливаясь на отдельных деталях, образах, мотивах. В чем сходство императора Николая I с гоголевским Маниловым? Почему Достоевский в романах и повестях всегда так точно указывал петербургские адреса своих героев и так четко определял «историю времени»? Как проявляются традиции древнерусской литературы в романе-эпопее Толстого «Война и мир»? Каковы переклички «Поэмы без героя» Ахматовой со строками Блока и Гоголя? В каком стихотворении Блок использовал принцип симметрии, чтобы усилить тему жизни и смерти? И подобных интригующих вопросов в книге рассматривается немало, оттого после ее прочтения так хочется лично продолжить исследования автора.

Дмитрий Сергеевич Лихачев

Языкознание, иностранные языки / Языкознание / Образование и наука
Тайная история комиксов. Герои. Авторы. Скандалы
Тайная история комиксов. Герои. Авторы. Скандалы

Эта книга не даст ответа на вопросы вроде «Сколько весит Зеленый Фонарь?», «Опасно ли целоваться с Суперменом?» и «Из чего сделана подкладка шлема Магнето?». Она не является ПОЛНОЙ И ОКОНЧАТЕЛЬНОЙ ИСТОРИЕЙ АМЕРИКАНСКИХ КОМИКСОВ, КОТОРУЮ МОЖНО ПРОЧИТАТЬ ВМЕСТО ВСЕХ ЭТИХ КОМИКСОВ И ПОРАЖАТЬ СВОИМИ ПОЗНАНИЯМИ ОКРУЖАЮЩИХ.В старых комиксах о Супермене читателям частенько показывали его Крепость Уединения, в которой хранилось множество курьезных вещей, которые непременно были снабжены табличкой с подписью, объяснявшей, что же это, собственно, за вещь. Книжка «Тайная история комиксов» – это сборник таких табличек. Ты волен их прочитать, а уж как пользоваться всеми эти диковинками и чудесами – решать тебе.

Алексей В. Волков , Алексей Владимирович Волков , Кирилл Сергеевич Кутузов

Развлечения / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
Сериал как искусство. Лекции-путеводитель
Сериал как искусство. Лекции-путеводитель

Просмотр сериалов – на первый взгляд несерьезное времяпрепровождение, ставшее, по сути, частью жизни современного человека.«Высокое» и «низкое» в искусстве всегда соседствуют друг с другом. Так и современный сериал – ему предшествует великое авторское кино, несущее в себе традиции классической живописи, литературы, театра и музыки. «Твин Пикс» и «Игра престолов», «Во все тяжкие» и «Карточный домик», «Клан Сопрано» и «Лиллехаммер» – по мнению профессора Евгения Жаринова, эти и многие другие работы действительно стоят того, что потратить на них свой досуг. Об истоках современного сериала и многом другом читайте в книге, написанной легендарным преподавателем на основе собственного курса лекций!Евгений Викторович Жаринов – доктор филологических наук, профессор кафедры литературы Московского государственного лингвистического университета, профессор Гуманитарного института телевидения и радиовещания им. М.А. Литовчина, ведущий передачи «Лабиринты» на радиостанции «Орфей», лауреат двух премий «Золотой микрофон».

Евгений Викторович Жаринов

Искусствоведение / Культурология / Прочая научная литература / Образование и наука

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки