Эми остановила на доктор изумленные глаза. Она знала давно и хорошо своего лучшаго друга и знала, какое громадное значеніе иметъ это признаніе. Если бы онъ заявилъ ей, что онъ постригся въ монахи или отправляется въ центральную Африку, какъ изслдователь невдомыхъ странъ, то, конечно, Эми удивилась бы гораздо мене.
— Докторъ Рудокоповъ — и женщина?.. Да это что же? Свтопреставленіе! — выговорила она.
— Да, Любовь Борисовна, если не самое свтопреставленіе, то его начало…
— Какимъ образомъ? Когда? Кто она? Молодая? Не молодая? — закидала она доктора вопросами.
— На вс ваши вопросы я могу отвчать только, что она еще очень молода. На вс же остальные позвольте мн не отвчать. Все это, приключившееся, есть просто неожиданная болзнь. Ну, тифъ, что-ли, инфлуэнца. Поломаетъ нсколько дней, ну, мсяцъ, и отпуститъ. Я выздоровлю, явлюсь къ вамъ, и мы вмст посмемся.
— Такъ ли это, Адріанъ Николаевичъ, не лжете ли вы? Да не мн, а себ самому?
Рудокоповъ молчалъ.
— Вотъ видите ли, стало быть, вы лжете! Зачмъ же вы лжете себ? На что это нужно?
Рудокоповъ пожалъ плечами.
— А вы не лгите, говорите себ правду! Вы неожиданно встртили женщину и полюбили. Ну, и слава Богу!
— Ахъ, нтъ, нтъ, Любовь Борисовна, если бы вы знали!.. Это ужасно, это безсмысленно… Нтъ, врно вамъ говорю, это инфлуэнца. Поломаетъ и отпуститъ.
— Вы на это надетесь?
— Да! Крпко!
— И этого желаете?
Рудокоповъ помолчалъ, а потомъ развелъ руками.
— Вотъ видите ли, вы, стало быть, желаете того, чего не хотите.
Эми улыбнулась и даже весело разсмялась. Пожалуй, въ. первый разъ съ тхъ поръ, что дала слово Соколинскому. Рудокоповъ тоже разсмялся, но еще веселе, радостне. Эми замтила оттнокъ этого смха, замтила отблескъ его сіяющихъ глазъ, положила руку ему на плечо и выговорила:
— Адріанъ Николаевичъ, я мало жила, но уже прожила, больше вашего. Я вижу по вашимъ глазамъ…
— Нтъ. Нтъ. Право. Я хочу выдать ее замужъ за хорошаго, честнаго человка. И тогда по невол у меня окажется пріемышъ и чужая жена…
Эми вдругъ тихо вскрикнула:
— Избави Богъ! А если вдругъ… Нтъ! Не длайте такъ, какъ я сдлала. Все было въ рукахъ — и ничего не осталось… Не упустите, чтобы потомъ вкъ раскаиваться.
И отъ этихъ простыхъ словъ Рудокоповъ сразу сталъ задумчивъ и почти мраченъ. Эти слова были повтореніемъ того, что онъ самъ себ говорилъ ежедневно.
— Вы ребенокъ или сумасшедшій, — заговорила Эми. — Вы выдадите замужъ ее, чтобы спасти себя, а вмсто этого — окажется вдругъ самоубійство…
И Эми стала горячо доказывать другу, что онъ въ своихъ, поступкахъ часто бывалъ младенцемъ.
Между тмъ, разговаривая съ Эми, Рудокоповъ куда-то собирался и все смотрлъ на часы. Наконецъ, онъ вдругъ ахнулъ, будто перепугавшись. Онъ не опоздалъ, но одна мысль, что онъ могъ опоздать, взволновала его до крайности. Онъ извинился предъ Эми, быстро вышелъ изъ виллы на площадь и, нанявъ, фіакръ, веллъ хать скоре на вокзалъ.
— Франкъ на чай, даже два… если не опоздаемъ! — крикнулъ онъ бодро.
Кучеръ защелкалъ бичомъ направо и налво, и крупной рысью двинулся по маленькимъ улицамъ.
Черезъ четверть часа посл этого къ баньерскому вокзалу подходилъ курьерскій поздъ. Рудокоповъ, умвшій ладить съ французами всхъ категорій, попросилъ у начальника станціи дозволенія выйти на платформу, гд были только служащіе и носильщики.
Поздъ подошелъ, и сразу пустынная платформа покрылась густой толпой пассажировъ.
Докторъ сталъ предъ главными дверьми, гд отбирали билеты, и внимательно приглядывался въ шумному людскому потоку, который, завернувъ съ платформы, вытекалъ въ двери.
Наконецъ, онъ увидлъ, бросился впередъ, противъ теченія, и, несмотря на брань, сталъ продираться на встрчу къ дам, которую несъ этотъ потокъ.
— Bien?.. — воскликнулъ онъ вопросомъ. — Здорова?
— Ah! Je pensais d'ej`a…- вскрикнула дама, но не договорила, бросилась къ нему и, обхвативъ рукой, начала цловать.
Ихъ тснили, толкали, нкоторые бранились, и они, какъ-то, наконецъ, вытолкнутые потокомъ, очутились въ сторон, на свободномъ пространств.
— Отчего ты не пріхала, утромъ?
— Нельзя было, потому что портниха опоздала съ платьемъ. Я говорила, не надо заказывать. Если бы не это, on serait d'ej`a douze heures ensemble. — И она нжно поглядла въ лицо Рудокопова.
Дама была маленькаго роста, но стройная и особенно элегантна… Дорожное толковое платье, клтчатое Damier черное съ блымъ, но со свтло-срой отдлкой изъ кружевъ и лентъ, срый фетръ на голов, съ заломленнымъ краемъ надъ вискомъ, гд торчалъ и дрожалъ въ воздух розоватый и пушистый «esprit», пыльнаго цвта мантилья, свалившаяся теперь съ одного плеча отъ ея движенія, все, казалось, гармонировало съ ея свтло-блокурыми волосами, большими срыми глазами и съ бло-розовымъ цвтомъ лица. Вся маленькая фигурка ея, отливавшая матовымъ блескомъ въ лучахъ заходящаго солнца, смахивала на фарфоровую куколку.
И, вроятно, фигурка эта была особенно мила и изящна, потому что мужчины изъ мимо двигающагося потока глядли и оборачивались на нее, прислушивались къ ея щебетанію.
— Gentillette! — сказалъ одинъ высокій господинъ, головой выше толпы, обращаясь къ спутнику.