Экзотики

Баронесса Вертгеймъ жила на широкую ногу и все доказывало, что у нея большія средства. А между тмъ ходили слухи, что у нея нтъ никакого состоянія. Нкоторые говорили что она живетъ на счетъ богача Герцлиха. Большинство считало это возмутительной клеветой. Дальновидные люди шутили, что при масс клеветъ, находящихся въ обращеніи, подобно денежнымъ знакамъ, и правда легко сойдетъ за клевету.

Юный сынъ баронессы недавно женился на бдной двушк изъ русскаго семейства съ Кавказа, но, поселившись отдльно отъ матери, зажилъ, казалось, еще шире, чмъ она сама. Молодые Вертгеймы давали блестящіе балы.

Баронъ Герцлихъ, не стсняясь, при всхъ говорилъ Вертгейму «ты» и «Фрицъ».

Все это было загадкой, удивительной, ибо необъясненной. Но парижанъ ничмъ не удивишь.

Баронессу Юлію Фуртъ-фонъ-Вертгеймъ хорошо зналъ весь high life Парижа, давъ ей фамилію собственнаго сочиненія: la baronne de Vert`eme.

Баронесс было уже тридцать семь лтъ, хотя на видъ она казалась молодой и интересной «бальзаковской женщиной», благодаря правильнымъ чертамъ и чистому цвту лица безъ единой морщинки… Только кой-гд блествшіе серебряные волосы могли предательски выдавать ея года.

Во всякомъ случа, баронесса еще недавно внушила серьезную страсть одному юному испанцу изъ парижскаго посольства и съ трудомъ отдлалась отъ этого неудобнаго поклонника, который грозился застрлиться.

Въ своей сред баронесса считалась замчательно умной женщиной и ея боялись. Репутацію эту она пріобрла чрезвычайной ловкостью, а отчасти и смлостью въ тхъ случаяхъ, когда женщины теряются и бросаются за помощью друзей и пріятельницъ.

За то если она сама никогда не обращалась за помощью, къ ней многіе шли за совтомъ и поддержкой, и въ мелочахъ, и въ серьезныхъ вещахъ. Вдобавокъ вс посылали другъ друга. Это будто вошло въ привычку.

— Il faut consulter la baronne, — заявлялось всми, и всякій зналъ, о комъ именно идетъ рчь. А между тмъ женщина, игравшая видную роль въ пестрой космополитической сред, была темнаго происхожденія, про нее говорили: «Elle n'est pas n'ee du tout».

Когда-то, около двадцати лтъ назадъ, молодая двушка лтъ семнадцати, дочь учителя, обруслаго нмца, съ фамиліею Шмидтъ, кончила курсъ въ московскомъ пансіон, гд отецъ давалъ уроки, и тотчасъ же поступила гувернанткой въ домъ пожилой княгини-вдовы, жившей въ глуши приволжской губерніи. Пробывъ здсь съ полгода, она при посредств стариннаго пріятеля отца перешла на другое мсто прямо въ Петербургъ. Здсь она попала въ среду полу-русскую, полу-нмецкую, гд были и богатые негоціанты, и видные чиновники.

Благодаря красивому лицу и извстной доли кокетства, въ особенности благодаря чрезвычайной скромности, не природной, и искусно сыгранной, она всмъ нравилась: и мужчинамъ, и женщинамъ, и старымъ, и молодымъ.

Обладая отъ природы умньемъ нравиться, она развивала и изощряла въ себ этотъ даръ, ожидая, что онъ, какъ капиталъ, принесетъ проценты.

И у юной Юліи Шмидтъ тотчасъ же явились поклонники, въ числ которыхъ даже оказались два преображенца, — одинъ собственникъ банкирской конторы и одинъ директоръ хозяйственнаго департамента.

Однако эти поклонники вскор поставили ее, въ качеств гувернантки и компаньонки при взрослыхъ двушкахъ, въ неловкое положеніе. Мать этихъ двушекъ косо смотрла на подобнаго рода успхи своей гувернантки. Вдобавокъ дочери ея были очень дурны собой, а Юлія была красива.

Вскор пришлось покинуть мсто и взять другое. Здсь, въ этой новой семь, старшій сынъ — отчаянная голова — влюбился въ Юлію, хотя она въ этомъ была нисколько не виновата. Произошла цлая исторія. Отецъ молодого человка почти выгналъ ее въ одинъ прекрасный вечеръ, и она очутилась въ какихъ-то грязныхъ меблированныхъ комнатахъ.

Недли дв или три она искала новое мсто, нашла его у нмцевъ-негоціантовъ и посл сравнительно избраннаго общества, гд были гвардейцы и attach'es d'ambassade, она попала въ среду торговыхъ агентовъ, путешествующихъ приказчиковъ, магазинщиковъ.

Не прошло года посл ея прізда въ Петербургъ, какъ она чувствовала уже, несмотря на молодость, какую-то крайнюю усталость отъ подобнаго рода жизни. Она ясно видла, что гувернанткой быть не можетъ. Лучше сдлаться самой приказчицей, кассиршей или чмъ-либо, гд явится относительная самостоятельность, гд не будутъ отъ зари до зари понукать, попрекать и по первому поводу выгонять на улицу, какъ горничную.

За это время, съ самаго прізда въ Петербургъ, около Юліи былъ пожилой уже человкъ подъ пятьдесятъ лтъ, который былъ знакомъ съ ея отцомъ съ юношества. Когда-то оба были вмст въ петербургской нмецкой школ. Это былъ нкто г. Фуртъ, который, покуда Шмидтъ давалъ уроки рисованія, занялся торговлей и сталъ почти однимъ изъ главныхъ оптовыхъ поставщиковъ Петербурга и провинціи, по одной спеціальности — аптекарскіе товары.

Вроятно дло это было выгодное, такъ какъ у Фурта явилось состояніе, явился собственный домъ въ Петербург. Къ пятидесяти годамъ онъ бросилъ торговлю, сдлался видной личностью въ сред германской колоніи и, ничмъ не занимаясь, жилъ доходами.