Экзотики

Баронесса прожила года два въ Петербург, но не видлась ни разу съ мужемъ, за то часто видала сына и часто посылала къ отцу двочку Лину съ нянюшкой. Но затмъ она перехала въ Швейцарію, отдала дочь въ пансіонъ и поселилась сама около нея на берегу Женевскаго озера.

И вотъ здсь, въ Веве, въ русскомъ семейств она однажды случайно встртилась и познакомилась съ банкиромъ барономъ Герцлихомъ.

Это знакомство почему-то быстро перешло въ сближеніе. Полуразведенный баронъ Герцлихъ, соломенный вдовецъ, и соломенная вдова фонъ-Вертгеймъ сошлись въ силу того, что именуется «Wahl Verwandschaft», или «affinit'e 'elective», или сродство духовное.

Судьба снова захотла толкнуть молодую еще женщину, мене 30-ти лтъ, въ объятія такого же пожилого человка, какъ ея мужъ. Любви, какъ понимала ее баронесса, быть не могло, и хотя она чувствовала себя способной даже на пылкую и беззавтную страсть, но, видно, приходилось примириться съ жизнью. Во всякомъ случа, она не могла равнодушно отнестись къ Герцлиху уже потому, что онъ, влюбившись въ нее вдругъ, сталъ любить пылко и глубоко и наконецъ сталъ обожать, боготворить свою Юлію.

Да и ей, посл Вертгейма, къ Герцлиху не трудно было привязаться. Когда-то онъ былъ красивъ и теперь недуренъ собой. Благодаря воздержной жизни, онъ былъ сравнительно моложавъ, былъ крайне добръ, образованъ и уменъ, пожалуй даже очень уменъ, наконецъ былъ самаго ровнаго характера и не имлъ понятія о томъ, что такое ревность, и считалъ ревнивцевъ маньяками.

Онъ разсуждалъ просто: «Если любишь женщину, то, предполагается, уважаешь ее, а если уважаешь, то не можешь оскорблять подозрніями».

Баронесса съ двочкой переселилась въ Парижъ и, получая отъ Герцлиха очень крупныя деньги на жизнь, появилась въ интернаціональномъ экзотическомъ обществ, гд стала играть роль милой, симпатичной и еще красивой femme de Balzac.

Разумется, самъ Герцлихъ былъ настолько корректный человкъ, такъ осторожно велъ себя по отношенію къ баронесс, что за нсколько лтъ въ русской колоніи Парижа существовали только сомннія, только далекія подозрнія на ихъ счетъ…

Впрочемъ «милой» баронесс и «добрйшему» барону экзотики — сами не святые — по невол прощали то, что подозрвали…

Отношенія эти съ каждымъ годомъ все крпли, и еслибы между ними не было двухъ лицъ, его жены и ея мужа, то, конечно, онъ давно бы подумалъ о брак. Но если баронесса могла еще развестись съ мужемъ, то жена Герцлиха и вся ея семья, жившіе въ Пруссіи, согласія на разводъ не давали и грозили барону какимъ-то страшнйшимъ скандаломъ, если онъ затетъ разводиться.

Въ чемъ заключались угрозы семьи жены, Герцлихъ, откровенный съ баронессой во всемъ, никогда объяснить не ршился. Она знала только одно, что Герцлихъ боится и разведенной жены, и ея семьи.

— Я честный человкъ, Юлія, — говорилъ онъ. — На мн нтъ ни единаго пятна, потому что я всегда боялся грязи. А вотъ поэтому я и жены съ ея семьей боюсь…

Баронесса съ своей стороны вовсе не мечтала выйти замужъ за Герцлиха. Это не измнило бы ея положенія въ смысл спокойствія существованія. Единственное, о чемъ она мечтала, было имть сына около себя, вырвать его изъ рукъ полуманьяка-отца. Наконецъ и это удалось. Уполномоченный ею адвокатъ, петербургская знаменитость, ловко взялся за дло и года съ два назадъ уладилъ все съ больнымъ, почти умирающимъ Вертгеймомъ. И наконецъ существованіе прежней Юліи Шмидтъ наладилось, стало вполн свтлое и счастливое. И дочь и сынъ, уже женатый, были съ ней вмст въ Париж.

Прежняя гувернантка и дочь бднаго учителя, собиравшаяся однажды покончить съ собой съ отчаянія, могла жить беззаботно.

Казалось, что большаго требовать отъ жизни было бы мудрено. Ей тридцать семь лтъ! Жизнь прошла. Да, конечно! Но за всю жизнь она никогда никого не любила, потому что не пришлось. А любить она хотла! Неудовлетворенная жажда, которая томила ее въ продолженіе лтъ двадцати, — эта жажда осталась еще и теперь,

Это странное, неугомонное чувство засыпало и пробуждалось. Еще только года два-три назадъ, оно, казалось, совсмъ заснуло, стушевалось, исчезло… И вдругъ теперь всплыло и ужасно, устрашающимъ порывомъ, сказывалось опять.

XV

День, въ который графиня Нордъ-Остъ собралась къ баронесс, былъ пріемный день, и большая гостиная была полна ежеминутно смняющимися гостями. Одни узжали, другіе появлялись.

За то въ сосдней маленькой гостиной близъ стола съ чаемъ и тульскимъ самоваромъ — напоказъ — собрались «свои», или les intimes хозяйки.

Здсь всхъ забавлялъ болтливый и суетливый гость.

Это былъ коренастый человкъ лтъ пятидесяти слишкомъ, средняго роста, но маленькое брюшко скрадывало его ростъ. Голова его всегда свтилась, потому что рыжеватые волоса были тщательно гладко прилизаны и эта прическа смахивала на парикъ. Совсмъ красные усы, слегка подстриженные, торчали иглами и по справедливости походили на щеточки зубочистки, какъ выразилась про нихъ дочь баронессы.