Экзотики

«О чемъ старикъ можетъ напвать этой двчонк»? — подумала она.

Графиня не выносила эту двушку-подростка и почти ненавидла. Эта платила тмъ же пріятельниц своей матери. Прислушиваясь къ нимъ, графиня ничего понять не могла, но вдругъ посл паузы она услыхала:

— Наша «Belle Hel`ene» не въ дух! — сказалъ Гастингсъ-Машоновъ.

— Париса нтъ! — отозвалась молоденькая баронесса. — Вышла бы за него замужъ, если не можетъ часу безъ него пробыть.

— Она бы и рада, да онъ не женится. А коли женится, то станетъ Менелаемъ.

Графиня страшно вспыхнула.

— On ne parle pas de corde dans la maison… des pendues, — вдругъ выговорила графиня рзко. И она нарочно оттнила удареньемъ слова: «des pendues», произнеся такъ, чтобы опредлился и женскій родъ.

— Pardon! — воскликнулъ Гастингсъ. — Вы напрасно подслушиваете, графиня. А я только сказалъ, что женатые Парисы, говорятъ, тоже длаются въ свой чередъ Менелаями, — лукаво ухмыляясь, процдилъ онъ.

— Вотъ что, cher Егоръ Егоровичъ, — вдругъ заговорила графиня шопотомъ, но запальчиво. — Древняя исторія завщала намъ два женскіе типа одной эпохи, Елену и Пенелопу. Почемъ знать… Если бы мужъ Елены былъ Улиссъ, а мужъ Пенелопы Менелай, то, право, неизвстно, не перемнились ли бы он ролями. Поврьте мн. Прежде чмъ бросать камень въ насъ, соломенныхъ вдовъ, поглядите поближе… вглядитесь внимательно въ супруга такой вдовы… Изъ сотни случаевъ девяносто девять покажутъ вамъ, что мотивъ на лицо. Отъ мужа-Улисса съ Парисомъ не убжишь… Для мужа-Менелая десять лтъ за рукодльемъ не просидишь. Ну, вотъ, глядите! — прибавила графиня. — Если вотъ этотъ когда-нибудь женится, что сдлаетъ его жена?

И она показала на ходившаго по гостиной герцога Оканья вмст съ юной красавицей румынкой. Онъ хорохорился, франтовато шагалъ на своихъ выгнутыхъ ножкахъ и тараторилъ безъ конца, сыпля комплименты.

Марія Турдза только смущалась и поглядывала на всхъ, какъ бы ожидая или прося помощи.

Между тмъ молоденькая баронесса съ прозвищемъ Кисъ-Кисъ вскочила и отошла еще при словахъ графини «des pendues», понявъ отлично, о комъ рчь.

Гастингсъ, выслушавъ покорно тираду графини, выговорилъ:

— А все-таки грхъ вамъ при дочери намекать на ея мать.

— Я и про себя сказала.

— Про себя всякій иметъ право… А при двочк говорить…

— Хороша двочка. Годами — да. Впрочемъ, я ей ничего новаго не сказала. Да есть ли еще для нея что новое на свт, ей неизвстное?

Гастингсъ-Машоновъ видимо озлобился и ждалъ перемнить разговоръ.

— Да. Иной не повритъ, что Оканья испанецъ, — произнесъ онъ, наконецъ, громко и почти въ упоръ проходившему мимо герцогу съ румынкой.

— Je comprend le russe! — театрально воскликнулъ этотъ, приблизясь, почти подскочивъ къ нему. — Вы говорите обо мн!.. Видите. Я отгадалъ. Vous venez de dire: Povre! Pauvre Ocana d'Espagne! И правда, я «бдный» Оканья, несчастный. Съ тхъ поръ, что увидалъ огненные глаза mamzelle Marie, которые жгутъ всхъ и сожгли меня.

Юная Турдза сконфузилась и поглядла на графиню чуть не съ мольбой избавить ее отъ ея кавалера. Кора догадалась, конечно, но не пришла на помощь. Обернувшись въ Гастингсу, она вымолвила громко по-русски:

— Тоже изъ древняго міра… Только изъ миологіи. Сказать нельзя… На всхъ языкахъ тоже. Я скажу наоборотъ, а вы переставьте два слога: «Тиръ» и «Ca». Только копытъ не хватаетъ. И замтьте, cher Егоръ Егоровичъ: въ эти годы ухаживаетъ этакъ за двочкой, и пошло, и цинично вмст. Ей гадокъ, да и другимъ противно смотрть.

— Merci. Это я знаю, въ чей огородъ! — отозвался Гастингсъ, кисло ухмыляясь.

Въ то же время баронъ Герцлихъ вполголоса разговаривалъ съ молодымъ Вертгеймомъ въ углу гостиной.

— Я справлялся объ этой замтк, подписанной «Nemo», — говорилъ Вертгеймъ по-нмецки, какъ всегда говорилъ онъ съ барономъ:- Мойеръ увряетъ, что имъ это очень непріятно, что они въ редакціи не доглядли и она проскользнула. Если хотите, онъ настоитъ, чтобы они что-нибудь сказали, объяснились, извинились…

— Нтъ, что ты! Вдь это еще хуже! — воскликнулъ Герцлихъ. — Но какіе свиньи! Я не знаю, что длать — платить дальше, дать требуемыя этимъ «Nemo» десять тысячъ, или ужъ ни гроша никому никогда не давать.

— Лучше дать, баронъ, — сказалъ Вертгеймъ.

— Тогда пойдетъ дальше и выше… Бездонной бочкой… Дойдетъ до требованія пятидесяти и т. д. до второго пришествія или во всякомъ случа до моего отшествія на тотъ свтъ. Скоты! Брави и спадацины конца вка. Хуже венеціанскихъ! Т сзади изъ-за угла, въ маск, убивали и бросали трупъ въ лагуны или въ Canal Grande. А эти ржутъ не дорзывая, чтобы когда оправится жертва — опять рзать… Это инквизиція или застнокъ…

— Ну, а если купить «Mappemonde»?

— Придется купить, всхъ ихъ разогнать, а затмъ себя въ газет защищать тмъ же способомъ, око за око, инсинуація за инсинуацію, клевета за клевету. Вотъ опять скажу: въ Россіи не то… Такъ публичныхъ мужчинъ и шантажистовъ въ пресс нтъ.

— Покуда? — улыбнулся Вертгеймъ.

— Что будетъ посл насъ, lieber Fritz, намъ все равно.

И Герцлихъ, сумрачный, простился съ хозяйкой и собрался.

Вертгеймъ съ женой послдовалъ его примру. Они вышли вмст.