Экзотики

Разумется, тотчасъ же она оставила ихъ обоихъ вмст глазъ-на-глазъ на цлые два часа, а Френча подзадорила, говоря, что все въ его рукахъ, и если онъ не убдитъ Скритицыной, то, стало быть, ее не любитъ.

Разумется, передъ этимъ, въ отсутствіе Эми, между баронессой и Френчемъ произошла комедія. Баронесса заявила надежду, что дуэль не состоится въ случа, если Эми согласится на такой бракъ. Френчъ заявилъ, что между его любовью, его бракомъ и стычкой съ Загурскимъ нтъ ничего общаго, но, однако, замтилъ, что, ставъ вдругъ счастливымъ, кто же захочетъ рисковать своей жизнью?..

Оставшись наедин съ Эми, Френчъ сталъ умолять ее тотчасъ ршить ихъ судьбу… Эми отвчала все то же: надо добиться согласія дяди, — и она на это надется, такъ какъ онъ ее любитъ и не захочетъ сдлать ее несчастной. Френчъ убждалъ ее, что Дубовскій никогда не дастъ согласія. Стало быть, надо теперь же ршить вопросъ… Вопросъ ихъ жизни!.. Или внчаться, или разстаться и никогда не видться. Если онъ останется живъ посл поединка, то она все-таки никогда его не увидитъ.

Эми, уже плача, отвчала, что объяснится съ дядей.

— Но если, повторяю я, онъ наотрзъ откажетъ?

— Тогда, я говорю вамъ, мы подумаемъ и ршимъ, что длать.

— Miss Amy! Это комедія! — холодно и иронически заговорилъ Френчъ. — Мы этого діалога никогда не кончимъ. Я уже сказалъ вамъ, что тогда исходъ одинъ — тотчасъ бжать и внчаться… Способны ли вы на это?..

Эми молча потупилась, а черезъ нсколько мгновеній начала снова утирать лицо платкомъ. Слезы снова лились изъ ея глазъ.

— Ну, въ такомъ случа… вамъ нечего и объясняться съ дядей и нечего меня останавливать… Поединокъ является единственной панацеей всхъ золъ. И я попрошу секундантовъ поставить самыя суровыя условія.

И Френчъ поднялся съ кресла.

— Ради Бога! — вскрикнула Эми. — Вы безжалостны.

— Не я, а вы…

— Я сегодня объявлю дяд все…

— И если онъ откажетъ, то… начнете пуще плакать?

— Нтъ. Если онъ откажетъ, я ему скажу, что я противъ его воли пойду за васъ.

— Это будетъ угрозой, или вы дйствительно способны на такой ршительный шагъ?..

— Я думаю, — тихо произнесла Эми.

— Вы только думаете, но не убждены… Ну-съ, какъ хотите… Все въ вашихъ рукахъ… Мое счастіе и даже моя жизнь… Да, ужасная, роковая встрча въ жизни! — вдругъ воскликнулъ онъ, проводя рукой по лицу. — Стоило родиться на свтъ, чтобы умереть изъ-за безхарактерности русской двушки! Любить, быть любимымъ — и умереть… Ужасно!

— Этого не будетъ… Я… Я готова на все. Я уйду къ вамъ посл отказа дяди и мы удемъ… тотчасъ.

— Ваше слово… Дайте слово.

— Даю.

Френчъ двинулся, быстро охватилъ станъ двушки и, прижавъ ее въ себ, приблизилъ лицо свое въ ея лицу…

— Тогда ты моя невста, — шепнулъ онъ. — И съ этой минуты я могу требовать доказательствъ…

— Да. Да…

И Эми, склонивъ голову къ нему на грудь, подставила лицо. Онъ тихо прильнулъ къ нему съ поцлуемъ.

Затмъ Френчъ быстро вышелъ. Эми осталась одна, трепетная, въ слезахъ, но сіяющая.

— Да. Да. На все пойду… Что мн они… вс!.. — шептала она.

ХVIII

А Владиміръ Ивановичъ Дубовскій все колебался и оттягивалъ свой визитъ къ соотечественнику, котораго давно зналъ, но отъ котораго всегда сторонился. И теперь, Богъ знаетъ почему, ему просто претило хать къ этому странному русскому или «аглицкому россіянину», какъ онъ прозвалъ Гастингса-Машонова.

И Владиміръ Ивановичъ вдругъ ршилъ совсмъ другое… хать объясниться съ самимъ Френчемъ. Указать ему, что этотъ бракъ немыслимъ… Честью проситъ его оставить Любочку въ поко!

И вдругъ ршивъ, онъ тотчасъ же и собрался, благо близко…

Конечно, Френчъ сначала крайне удивился визиту, но затмъ сдлался тотчасъ же суровъ и холоденъ… Онъ понялъ, съ чмъ является сановникъ, еще ни разу не бывавшій у него.

— Monsieur Френчъ, у меня до васъ крайне важное дло, и вотъ почему я ршился безпокоить васъ…

И Дубовскій какъ-то подтянулся и собрался говорить съ энергіей, показать себя.

— Благодарю васъ за честь, что пожаловали. Что прикажете? — сказалъ Френчъ.

— Изволите видть… Я много слышалъ о васъ хорошаго отъ общихъ знакомыхъ. Я не удивляюсь, если вы симпатичны моей племянниц.

И Дубовскій думалъ про себя:

«Чего это я виляю да лебежу! Надо бы похолодне и порзче. Ишь онъ Наполеономъ какимъ на меня смотритъ. Точно я проситель, а онъ министръ».

Но, однако, Владиміръ Ивановичъ ничего не сказалъ рзкаго, а продолжалъ вилять и лебезить. Всю свою жизнь онъ любезничалъ со всми. И съ тми, отъ кого ожидалъ «великихъ и богатыхъ милостей», и съ тми, отъ которыхъ ничего ждать или желать не могъ. И съ послдними онъ даже бывалъ любезне. Его характерная черта въ жизни была та же, что и въ игр въ карты: постоянный «пасъ» отъ отсутствія иниціативы, смлости, предпріимчивости. Въ картахъ, чуть не хватаетъ дамы или валета, при полной масти, Дубовскій думалъ, вздыхалъ и говорилъ: «пасъ». Въ жизни — тоже…

Посл разъясненія всего дла, мягко и заискивающе, Дубовскій прибавилъ:

— Ну-съ, что же? Какъ быть?

— Я люблю вашу племянницу, г. Дубовскій. И она раздляетъ мое чувство къ ней. И я поэтому, въ отвтъ на ваши слова, могу только просить у васъ — хотя вы и не отецъ ей — ея руку.