Экзотики

«Да! Это — столпотвореніе вавилонское! И какіе здоровенные камни они тутъ кладутъ! Какую башню возводятъ! Титаны!.. Что ни камень — злой умыселъ, порочное вожделніе, гнусное преступленіе! И какъ еще весело творится это. Празднество, подумаешь, крестины, свадьба… А это — похороны. Похороны всего, что было свято десятками вковъ сотнямъ поколній… „Куда мы идемъ“? — воскликнулъ уже давно умный человкъ, а теперь и всякій дуракъ повторяетъ тоже. Во-первыхъ, мы не идемъ, а кубаремъ катимся! Во-вторыхъ, завершаемъ циклъ. Какой? Христіанскій. Въ третье тысячелтіе по Рождеств Христовомъ человчество отвернется отъ Богочеловка и его Евангелія и создастъ себ новые кумиры, будутъ у него „бози иніе разв“… Хуже ли будетъ тогда на свт? Будетъ — иначе! Фараоны, греки и римляне не знали Христа, а такое наслдіе оставили потомкамъ, что по сю пору, чрезъ дв тысячи лтъ — мы ихъ добромъ поминаемъ. Оставимъ ли мы что-либо міру на память о себ? Что? и биржу! Желзныя дороги и электричество! да богатую коллекцію болзней, которыхъ міръ прежде не знавалъ. И новый циклъ начнутъ новые люди… Въ Кита около двухъ сотъ милліоновъ не хватаетъ до милліарда. Скоро, на сихъ дняхъ цифра округлится… Милліардъ людей, не христіанъ, и у этого милліарда — тупое терпніе, тупое упорство, тупое постоянство, и чуть не съ начала міра онъ сидлъ за своей стной. Что если эта стна рухнетъ, благодаря нашимъ же усиліямъ? И вдругъ окажется, что эта стна была въ род плотины, за которой дремалъ океанъ. И, освобожденный отъ загражденій, вдругъ двинется онъ и пойдетъ разливаться и заливать все, и наше настоящее, и наше прошедшее, покуда не распластаются его воды повсюду, затопивъ весь двадцативковый христіанскій міръ своими вками вковъ»…

Такъ думалъ Рудокоповъ на юру, въ бульварномъ кафе, на троттуар, по которому текли два встрчныхъ потока людскихъ. Очнувшись, онъ проворчалъ:

«Нашелъ ты, Адріанъ, мсто философствовать и мысленно ерундить — и даже богопротивныя заключенія выводить»…

Однакоже мысли пошли своимъ чередомъ, и вроятно, вскор онъ снова задумался бы такъ же глубоко, Богъ всть о чемъ, о будущемъ царств Будды или Конфуція. Но въ эту минуту кто-то положилъ ему руку на плечо.

— Bonjour, cher Esculape! Buenas dias, caballero!

Рудокоповъ очнулся и увидлъ около себя герцога Оканья, который занималъ столикъ невдалек отъ него… Онъ былъ съ дамой, т.-е. съ нимъ была маленькая фигурка въ сренькомъ шерстяномъ платьиц, въ поношенной жакетк и въ черной соломенной шляпк, несмотря на зимній сезонъ. Спутница герцога была тмъ, что Рудокоповъ, живя въ Париж, давно зналъ, видалъ и даже окрестилъ. Это была — «щепочка», плавающая въ житейскомъ мор новаго Вавилона, гд наступило столпотвореніе.

Иначе говоря, это была двочка изъ числа тхъ, что тысячами погибаютъ въ Париж. Иногда он очень несчастны, ибо живутъ долго и, начавъ на бульварахъ Парижа, переходятъ въ предмстья, оттуда въ провинцію и наконецъ кончаютъ свои мытарства въ захолустьяхъ. Иногда он счастливы, имъ удача, он достигаютъ быстро пристани, покоя, т.-е. умираютъ, не достигнувъ 25 лтъ, на чердак или въ больниц.

Рудокоповъ всегда странно относился къ этимъ, по его выраженію, «щепочкамъ моря житейскаго». Часто случалось ему давать имъ денегъ, прибавляя:

— Voyons! Возьмите деньги и отойдите… Filez.

Ему было всегда невыразимо жаль это несчастное исчадье общества, этихъ жертвъ якобы общественнаго темперамента, этихъ каторжницъ, которыхъ общество клеймитъ не за ихъ, а за свою вину.

На этотъ разъ Рудокоповъ приглядлся къ герцогу и къ его маленькой и молоденькой спутниц, и ему стали противны оба. Онъ — старый, пошло молодящійся, ходящій выпятивъ грудь, умышленно быстрый въ движеніяхъ, которыя его утомляютъ. Она — какая-то пришибленная, дико озирающаяся, убого одтая и въ дырявыхъ ботинкахъ, плохо причесанная и будто неумытая, потому что ея сфера дятельности и работы, очевидно, дальній кварталъ… Она вынырнула оттуда, чтобы изъ любопытства пробжать по бульварамъ, но, случайно подхваченная герцогомъ, быть-можетъ въ первый разъ попала элегантное кафе. Сюда только иностранецъ ршится привести съ собой «такую».

Герцогъ предложилъ ей мороженое, а она наивно, по-дтски, свтлыми добрыми глазами косилась на сосда, который лъ бифстексъ съ пахучимъ соусомъ… Онъ же озирался на всхъ побдоносно, какъ бы говоря:

«Вы не воображайте… Мы еще донжуанствуемъ».

И вдругъ Рудокопову пришло на умъ:

«А что если я ошибся! Но если это — то, за что я людей присуждалъ бы, говорю всегда, къ гильотин… Неужели онъ теперь, вотъ сейчасъ, схвативъ этого ребенка, собирается толкнуть его въ адъ кромшный на всю его жизнь, похерить сразу ея человческое существованіе, изъ женщины сдлать тварь? — И онъ присмотрлся внимательне къ свтлоглазой полудвушк.

„Пустяки! Давно начала, да еще не разжилась. Авось герцогъ ей хоть на ботинки и на шляпку дастъ“.