— Память стала измнять — вотъ бда. Прежде у меня въ голов было все по полочкамъ да подъ нумерами. Какъ что нужно, такъ сейчасъ справился и досталъ. Однако я все-таки попрошу васъ заняться сигарой и газетами, а я чрезъ десять минутъ добуду вамъ всти, поговоривъ съ тремя пріятелями.
Дубовскій удивился, не понимая, какъ сдлаетъ это хозяинъ. Но затмъ, когда тотъ вышелъ въ сосднюю комнату, то онъ догадался. Тотчасъ же раздался звонокъ телефона. Дверь была не заперта, и Дубовскій могъ ясно слышать.
Посл обычнаго предисловія изъ двухъ-трехъ вопросовъ, онъ разслышалъ слдующее, сказанное по-французски:
— Знаете ли вы г. Френча, прежде причастнаго къ дому Ротшильда, а нын продолжающаго заниматься разными финансовыми операціями?
Отвта, конечно, Дубовскій не слышалъ, но отвтъ былъ довольно пространный.
— To-есть, почти друга! — выговорилъ громче Егоръ Егоровичъ. — Вспомните, три года или шесть лтъ… Нтъ, это боле или мене важно. Можете ли вы его разыскать. Если его нтъ въ Париж, то скорй написать ему.
Затмъ, посл новаго отвта, Егоръ Егоровичъ прибавилъ:
— Этимъ вы меня крайне обяжете, дло важное!
Затмъ раздался звонокъ, и черезъ нсколько мгновеній начался новый разговоръ, но уже боле краткій, на нмецкомъ язык.
— Въ два часа будь у меня или въ кафе «Мира» и принеси съ собой подробнйшія свднія о нкоемъ Ліонел Френч, витающемъ въ мір финансовъ и въ большомъ свт.
И посл отвта онъ снова прибавилъ:
— Не можешь? Ну, въ шесть, вмст пообдаемъ, а если не можешь — такъ вечеромъ въ опер! Главная цль — коробъ свдній! Если возможно, то чтобы вс секреты и тайны этого Френча были тоже въ этомъ короб. Такъ вмст обдаемъ?.. Отлично!
Когда посл новаго звонка Егоръ Егоровичъ снова заговорилъ, то Дубовскій вытаращилъ глаза, прислушался и потомъ разсмялся.
«Удивительная машинка! — подумалъ онъ про себя: — на всхъ языкахъ говоритъ! Но не думалъ я, чтобы телефонъ могъ говорить на такомъ язык, какого на свт не существуетъ»…
Дйствительно, Гастингсъ-Машоновъ заговорилъ вдругъ быстро за такомъ диковинномъ діалект, что Дубовскій, заинтересованный, прислушивался изо всхъ силъ. Хоть бы одно знакомое слово и хотъ приблизительно похожее на что-либо изъ четырехъ-пяти языковъ, что онъ часто слыхалъ! Ни единаго!
Посл довольно продолжительной быстрой бесды снова раздался звонокъ, и Егоръ Егоровичъ явился въ комнату сіяющій.
— Ну, ваше превосходительство, — сказалъ онъ по-русски, — большій успхъ, чмъ я думалъ. Сегодня въ одинъ день соберу столько свдній о вашемъ англичанин, что около полуночи онъ будетъ у меня въ карман. А я его изъ моего кармана передамъ въ вашъ собственный.
— А я, — разсмялся Дубовскій, — придушу его и выкину на улицу.
Поблагодаривъ на вс лады Егора Егоровича, онъ не выдержалъ и прибавилъ:
— Извините меня, такъ какъ дверь была пріотворена, то я кое-что слышалъ по невол изъ вашего разговора. Я не стснялся, но вдь дло, по которому вы бесдовали, скорй моя тайна, чмъ ваша. Стало быть, съ моей стороны не было нескромности.
— Еще бы! Помилуйте! Я бы васъ пригласилъ даже къ самому телефону. Тайна тутъ только одна есть. Какимъ образомъ я могу имть къ вечеру всевозможныя свднія о мало-знакомомъ мн человк. Всю подноготную, всю его душу наизнанку вывернуть и увидать — вотъ въ чемъ тайна. Но этого я вамъ не объясню, — этого и не нужно.
— Но позвольте мн все-таки, ради любопытства, спросить у васъ, на какомъ язык вы въ третій разъ объяснялись?
Егоръ Егоровичъ добродушно разсмялся.
— А что? Должно быть, ни слова не поняли?
— Ни единаго!
— И мудрено! Хотя все-таки словъ съ сотню можно набрать въ этомъ язык, которыя похожи на нкоторыя французскія или англійскія слова. Но, изволите видть, этотъ языкъ не есть языкъ. У него ни исторіи, ни литературы — ничего такого никогда не было и не будетъ. Это — мстное нарчіе одного уголка Европы. Люди нашей среды, родящіеся и живущіе въ этомъ уголк, и т плохо знаютъ это нарчіе. Если я знаю его хорошо, то по тому только, что усиленно и усердно выучился ему и на немъ объясняюсь по моимъ дламъ только съ двумя людьми. Спросите вы — зачмъ? А затмъ, изволите видть, что у меня бываютъ довольно важныя дла, разговоръ мой по телефону можетъ быть подслушанъ и навлечь на меня всякія напасти. А ужъ на этомъ, какъ французы выражаются, baragouin, меня, кром моихъ двухъ пріятелей, ни одинъ чортъ во всемъ мір не пойметъ.
— А у васъ большія дла? — спросилъ Дубовскій совершенно машинально.
— Да… Такъ… Иногда… Не всегда. Впрочемъ, дла такія, знаете, всякія… — отвтилъ тотъ другимъ уже голосомъ, съ странной ужимкой. И будто пойманный внезапно на чемъ-то, Егоръ Егоровичъ сыпалъ отдльными словами, посл которыхъ просились восклицательные знаки.
— Вы занимаетесь финансовыми длами!.. — ршилъ Дубовскій.
— Да, немножко!
— Но вдь собственно вы — туристъ въ душ; вы, кажется, очень много путешествуете по Европ, въ особенности лтомъ?
— Да, немножко, зжу! Хотя не каждый годъ.
— Но въ Россіи вы никогда не живете подолгу?