Экзотики

— Бываетъ. Иногда!.. Прежде было… Давно. Итакъ, завтра днемъ? — круто перемнилъ разговоръ Егоръ Егоровичъ и прибавилъ:- Завтра позвольте быть у васъ и привезти вамъ, такъ сказать, въ карман, если не самого во плоти Френча, то его духовный обликъ.

IV

На другой день Дубовскій прождалъ съ полудня и до обда своего новаго хорошаго знакомаго, но тотъ не явился. И только около шести часовъ пришла записка отъ Гастингса на красивой бумажк съ большущимъ гербомъ, увнчаннымъ баронской короной. Егоръ Егоровичъ удивительно красивымъ и оригинальнымъ почеркомъ извщалъ Дубовскаго, что проситъ тысячу извиненій, что былъ задержанъ двумя неожиданными неудачами въ дл, ихъ обоихъ интересующемъ, и можетъ быть у него только вечеромъ.

Дубовскій отвчалъ, конечно, согласіемъ, но едва только всталъ онъ изъ-за стола вмст съ Эми, которая была темне ночи, какъ явилась снова записка и по почерку онъ узналъ, что она отъ того же Машонова. На этотъ разъ онъ просилъ снова, извинить его. Серьезнйшее дло заставляетъ его быть на балу у одного изъ финансистовъ Парижа, но онъ можетъ быть проздомъ передъ баломъ на нсколько минутъ въ «Caf'e de la Paix», куда и проситъ Дубовскаго захать.

Около одиннадцати часовъ, когда Дубовскій вошелъ въ большое кафе, считающееся самымъ моднымъ въ Париж, онъ тотчасъ же увидалъ за однимъ изъ столиковъ фигуру Гастингса-Машонова во фрак и бломъ галстух и съ радужнымъ, большого калибра кружочкомъ въ петлиц. Онъ тянулъ изъ длиннаго бокала чрезъ соломинку пресловутое модное питье, американскій грогъ. Онъ всталъ на встрчу Дубовскому, протянулъ об руки и началъ извиняться.

— Я не виноватъ, вы мн дали мудреную задачу. Зато полный успхъ!..

Когда оба услись на диванчикъ, то Егоръ Егоровичъ выговорилъ тише:

— Имю честь васъ поздравить. Вы избавлены отъ этого Френча вполн. Онъ самъ напишетъ вашей племянниц, что отказывается отъ ея руки. Онъ объяснитъ, что разныя соображенія или семейныя обстоятельства, или тамъ что-нибудь подобное — ужъ онъ самъ присочинитъ, — побуждаютъ его прервать съ нею всякія сношенія. Это, быть можетъ, будетъ нсколько рзкій ударъ, нанесенный въ сердце молодой двушки, но что длать! Я въ обсужденіе подобныхъ вещей не вхожу. Мое дло — вамъ услужить, а ваше дло — съумть утшить молодую племянницу.

— Но неужели, — воскликнулъ Дубовскій, — неужели всё такъ будетъ? Онъ самъ откажется?

— Да-съ, онъ самъ откажется. Извинится и скажетъ, что ему на умъ взбредетъ. Однимъ словомъ, Владиміръ Ивановичъ, этотъ самый г. Ліонель Френчъ — въ моихъ рукахъ. Что я ему прикажу, то онъ длать и будетъ. Предположимъ, что не прямо я, а что другое лицо будетъ дйствовать, но по моему приказанію или просьб. Хотите, и мы ему прикажемъ въ Японію или въ Китай… хать.

— Онъ у васъ въ рукахъ, говорите вы.

— Да. Со вчерашняго дня. И у вашей племянницы, поэтому, никакого претендента нтъ, потому что мы съ вами этого не хотимъ.

Дубовскій былъ пораженъ извстіемъ, и лицо его было такое удивленное, что даже заставило Егора Егоровича разсмяться.

— Ну, вотъ-съ. Поздравляю съ успхомъ и до свиданія. Я спшу, — сказалъ онъ.

И, простясь, онъ быстро вышелъ изъ кафе.

«Да. Вотъ тутъ и толкуй! — думалъ Дубовскій, все еще изумленный. А вдь правъ Адріанъ Николаевичъ съ своимъ опредленіемъ человка. Да!.. Кто онъ такой? — „Чортъ его душу знаетъ“!

Дубовскій спросилъ „Новое Время“ или „Новости“, но оказалось, что об газеты, какъ и всегда — заняты. Гарсонъ, юркій и шустрый, маракующій по-русски, заявилъ, зная, что Дубовскій — русскій:

— Очень больше у насъ господиновъ этатъ газетъ кашдый день почитаетъ. А одинъ господинъ Арменьенъ или съ Коказъ Жеоржьенъ всегда долго почитаетъ!

Дубовскій, ухмыляясь, расплатился и всталъ. Гарсонъ любезно проводилъ его словами:- Счастливо оставаться!

Выходя, Дубовскій увидлъ двухъ человкъ за столикомъ, которые ему почтительно поклонились. Признавъ ихъ, онъ слегка тронулъ шляпу и подумалъ, уже выйдя на улицу:

— „Ну, эти двое, кажется, тоже по фамиліи: „Чортъ ихъ душу знаетъ“!

Дубовскій не ошибался. Это были тоже загадочныя одного поля ягоды, два секунданта и заправилы предстоящаго поединка. Они стоили другъ друга, зато и понимали, видли другъ друга насквозь, въ силу пословицы: „рыбакъ рыбака видитъ издалека“. Это были — аристократъ Du Clos d'Houlgate и журналистъ Мойеръ. Первый былъ сынъ провинціальнаго сборщика податей, по фамиліи Дюкло, и началъ карьеру, какъ „clerc“, въ контор нотаріуса, а затмъ сталъ что называется „avou'e“, или ходатай по дламъ, признанный судомъ. Но скоро Дюкло бросилъ эту карьеру, не ведущую ни къ чему. Будучи недуренъ собой, съ природнымъ лоскомъ, ловокъ и пронырливъ, онъ началъ пробираться изъ своей среды выше и выше… при помощи женщинъ и, конечно, преимущественно пожилыхъ и старыхъ.