Экзотики

Рудокоповъ поднялся и, тронувъ шляпу, вышелъ изъ кафе… Онъ двинулся тихо вдоль бульваровъ и снова началъ свои размышленія: „Вдь у себя въ Мадрит, у Puerto del Sol, небось, съ этакимъ щенкомъ не пришелъ бы въ кафе. Да, вотъ она, экзотическая жизнь! Она ведетъ къ извстному нигилизму, отрицанію всего, что стсняетъ… Дома многое нельзя потому, что боишься. „Что станетъ говорить княгиня Марья Алексвна“! А на чужой сторон княгини нтъ… И вотъ всмъ этимъ экзотикамъ „слободно“. Не только женамъ безъ мужей, но и юношамъ и старичкамъ просторъ — безъ родни, друзей, начальства… Они, какъ гуляющіе въ лсу, далеко отъ жилья, свободны не стсняясь длать все. Т, что могутъ увидть ихъ — такіе же шатающіеся и растерзанные“…

Философствованіе Рудокопова было прервано снова нечаянной встрчей.

— А! Адріанъ Николаевичъ, вотъ кстати! — услыхалъ онъ. Предъ нимъ стоялъ Дубовскій, вылзшій изъ фіакра и расплачивавшійся съ кучеромъ.

— Батюшка, вы всхъ знаете, — заговорилъ онъ:- скажите мн, что это за зврь… Вотъ тутъ живетъ… Я къ нему въ гости по длу. Не хочу покуда вамъ сказать, какое дло. Посл… Что это за человкъ?..

— Да кто? — улыбнулся Рудокоповъ. — Вы никого не назвали.

— Да вотъ! Гастингсъ-Машоновъ. Аглицкій россіянинъ…

— Опредлить вамъ его точно, вполн?

— Ну, да… Пожалуйста.

— Извольте. Чортъ его душу знаетъ!

— Какъ то-ись?..

— Такъ. Это самое врное опредленіе, безошибочное. Все, что вамъ про него будутъ говорить, — не врьте. Все другое будетъ вранье… Гадательство. — И Рудокоповъ, смясь, протянулъ руку. Дубовскій наконецъ понялъ и, разсмявшись, выговорилъ:

— Знаете что… Вдь это вы удивительно опредлили его… Именно — весь человкъ тутъ.

— Да! Владиміръ Иванычъ, прибавьте только, что, можетъ быть, иногда и чортъ бываетъ имъ сбитъ съ панталыку.

II

Дйствительно, загадочною личностью, не своей наружностью или характеромъ, а лишь по своей фамиліи и своему образу жизни, былъ Егоръ Егоровичъ Машоновъ, онъ же и Гастингсъ, да еще вдобавокъ, какъ выразился Герцлихъ — omnipotentia.

Жилъ онъ, и уже давно, именно въ этомъ мст Парижа, гд жизнь самая шумная, бурная, день-деньской гудитъ и клокочетъ, затихая только отъ трехъ до шести часовъ ночи. Долго посл полуночи здсь еще снуютъ прохожіе и еще рыскаютъ экипажи и фіакры уже боле быстрымъ аллюромъ, такъ какъ становится много просторне. Въ шесть и семь часовъ утра здсь снова уже появляются всякія фуры, ломовики, торговцы и торговки, дущіе на рынки съ провизіей, и наконецъ тянутся въ Елисейскія-Поля шарабаны съ великолпными конями, которыхъ въ эту пору прозжаютъ и даже объзжаютъ. Эта мстность очень небольшая, и ее можно опредлять, назвавъ Оперу, улицы Мира, Королевскую и три бульвара: Маделены, Капуциновъ и Итальянскій.

Квартира Егора Егоровича была какъ разъ въ дом, которымъ начинается бульваръ des Capu`eines. Ходъ былъ, конечно, со двора. Квартира была надъ бельэтажемъ, очень маленькая и окнами во дворъ, но все-таки стоила страшно дорого. Если размры четырехъ или пяти горницъ были обыкновенные, зато бросалась въ глаза обстановка.

Не только какой-нибудь старинный шкафъ или комодъ, но даже послдній стулъ были своего рода рдкостью. Письменный столъ и кресло, на которомъ подолгу въ день сиживалъ хозяинъ за своей обширной корреспонденціей, были тоже двумя маленькими шедёврами XVII столтія.

Подобнаго рода обстановку начали заводить только въ послднія 25 лтъ. Но это не любовь, не страсть, а тщеславіе, соперничество и мода. Тотъ же велосипедъ! Правда, эта мода не всякому по плечу. Если нтъ огромныхъ средствъ на подобнаго рода спортъ, то и тогда онъ возможенъ въ Париж, при условіи однако посвятить на это весь свой досугъ. У Машонова квартира была маленькимъ музеемъ, и «гвоздемъ» его былъ рзной дубовый буфетъ, купленный въ Верон и якобы принадлежавшій знаменитому казненному дожу Марино-Фальеро. Не такъ давно, у одного русскаго князя, жившаго всегда въ Париж, богача и собирателя рдкостей, была кровать, принадлежавшая самому венеціанскому мавру, и на ней именно была задушена Дездемона. Впрочемъ, въ отвтъ на это, Александръ Дюма-отецъ подарилъ этому князю пулю, которою онъ былъ раненъ на вылетъ… во сн.

Въ своей маленькой, но интересной квартир Машоновъ принималъ массу знакомыхъ соотечественниковъ. Онъ зналъ всхъ русскихъ, и кочующихъ за границей, и вновь не надолго прізжихъ, при томъ не въ одномъ Париж, а равно и во всей Франціи, на ея водахъ и купаньяхъ, — также и на германскихъ главныхъ курортахъ въ род Ахена, Крейцнаха и Висбадена.

Однако въ начал знакомства онъ вводилъ своихъ соотечественниковъ часто въ недоразумнія.

У него было три сорта карточекъ визитныхъ: одна французская, гласившая: Georges de Machonoff-Hastings; вторая была короткая англійская: G. Hastings, Esquire; и третья русская:- Егоръ Егоровичъ Машоновъ. Нкоторые русскіе выражались о немъ почти такъ же, какъ опредлялъ его Рудокоповъ:

— Кто его знаетъ, кто онъ такой!