Экзотики

Туалетъ ея, или, врне, костюмъ, довершалъ дло присоединенія ея къ дюжин, къ толп, если не къ легіону одинакихъ и однородныхъ съ нею красавицъ. Все было не просто, не только — une toilette tapageuse, но — одяніе съ подмостковъ театра. Это была королева изъ оперы, балета или фееріи. Яркій бархатъ и атласъ, золотистыя кружева, накидка съ соболями и съ кованымъ золотомъ галуномъ, брилліанты всюду, отъ ушей и пальцевъ до пряжки и булавокъ широкой и высокой шляпы, которая была и Вавилонъ, и огородъ, и дремучій лсъ, и… чертовщина! Діана услась на диванчик, одна, мужчины расположились вокругъ стола. Мексиканецъ крикнулъ: «gar`eon»!. (одно изъ десятка словъ, что онъ зналъ), и когда лакей появился, онъ вопросительно поглядлъ на свою даму, какъ бы приглашая ее.

Она заявила громко:

— Je veux me griser! — И прибавила:- Un lait chaud! — и обратясь тотчасъ къ Мойеру, она сказала быстро:- Bien assortie?!

Другой бы не понялъ, но Мойеръ, человкъ бывалый и знакомый хорошо съ жаргономъ женщинъ въ род Діаны, обвелъ глазами ея кавалеровъ нсколько покровительственно и улыбнулся.

— Русскій, мексиканецъ и японецъ, — сказала Діана. И говоря, она тыкала на нихъ по очереди пальцемъ.

— Три представителя трехъ частей свта! — сказалъ д'Ультатъ.- C'est tr`es chic…

— Oh, oui… Et je m'amuse… — воскликнула она патетически.- Je m'amuse, mes enfants… Oh! Dieu voit tout!..

И красавица подняла театрально глаза къ небу, какъ бы изображая отчаяніе и страданіе.

Слова, голосъ и жестъ были такъ неподдльно комичны, что четверо совсмъ незнакомыхъ сосдей прыснули со смху, не стсняясь… Мексиканецъ ровно ничего не понималъ и только таращилъ глаза. Князь Черниговскій понималъ, что Діана подсмивается и остритъ и счелъ нужнымъ тоже улыбаться.

Японецъ, косясь своими узкими глазами на нее и на ея собесдниковъ, отлично понималъ, что Діана подымаетъ на смхъ именно ихъ троихъ, но не зная, какъ отгрызнуться, онъ ограничился тмъ, что сталъ дерзко смотрть на Мойера, какъ бы предупреждая, что «ей» онъ спуститъ, а «ему» нтъ. Мойеръ понялъ и, заглянувъ ему въ глаза добродушно-весело, мотнулъ головой на нее, какъ бы говоря:

«Разв на этакихъ обижаются, разв съ этихъ женщинъ взыскивается»!..

Діана перезнакомила ихъ тотчасъ же. Мойеръ поспшилъ заявить, что видлъ виконта на бал Кергарена и былъ свидтелемъ, какъ его пригласила на котильонъ русская красавица.

— Сама пригласила, имя другого кавалера, — сказалъ онъ.

— Кто же это? — спросила Діана.

— Графиня Нордъ-Остъ, — заявилъ японецъ, смущаясь.

— Encore elle? — воскликнула женщина на весь кафе.- Elle commence `a m'emb^eter, celle-la! Elle veut donc me souffler tous mes amans!

Виконтъ Фушигама началъ ухмыляться во весь огромный безгубый ротъ и не зналъ, что сказать на это публичное признаніе. Мексиканецъ понялъ, хотлъ что-то сказать Діан по этому поводу, но произнесъ только два слова:

— Pourquoi, Diane?.. — и смолкъ, не зная, какъ выразиться.

— Знаете, messieurs! — воскликнула она. — Господинъ Бермудо выучилъ по-французски только два слова: «Pourquoi» и «Encore»… И онъ мн ихъ повторяетъ разъ по сту въ день.

Мексиканецъ опять понялъ и насупился.

— Ну, ну! Voyons, mon loup! Не обижайся! Ca ne te va pas!.. — И протянувъ руку, Діана погладила его по голов и взлохматила. Предложивъ виконту и д'Ульгату заняться разговоромъ, она тихо начала говорить съ Мойеромъ, жалуясь, что ее преслдуютъ рзкой критикой и насмшками въ газет «Oil Blas», и она проситъ у него совта, какъ у журналиста, что ей сдлать.

— Завести друга въ другой какой-нибудь газет,- отвтилъ Мойеръ шопотомъ, — который бы за каждое рзвое сужденіе о васъ отплатилъ насмшками сторицею, а въ крайнемъ случа ршился бы croiser le fer… Какъ рукой сниметъ.

Діана улыбнулась, глаза ея блеснули какъ-то странно, и она глянула въ упоръ въ глаза Мойера… Онъ что-то шепнулъ…

— C'est dit… — шепнула и она и, обратясь къ мексиканцу, прибавила:- Прикажи подать шампанскаго… Ну, живо!.. Vite! Tararaboum-bia!! Je veux me so^uler! Я хочу выпить за здоровье журналистовъ, защищающихъ честь своихъ пріятельницъ! Вдь такіе будутъ, мосьё Мойеръ?

— А такія будутъ? — спросилъ онъ, усмхаясь.

— Будутъ! Я вамъ это объясню… Ну, посл-завтра. У меня. Въ десять часовъ. Ca vous va-t-il?

Мойеръ наклонилъ голову молча.

VI

«Diane d'Albret», какъ звалась эта женщина оффиціально, — было un nom de guerre, въ дйствительности же она называлась — Marie Cruchonnet. Она говорила иностранцамъ, что представляетъ собой послднюю отрасль стариннаго дворянскаго рода, того самаго, изъ котораго вышла знаменитая мать Генриха IV. Разумется, вс, даже и какой-нибудь мексиканецъ, знали, что это отчаянная ложь, но и сама mamselle Cruchonnet знала, что ей никто не вритъ. Да это и не нужно; принято лгать не затмъ, чтобы врили, а «такъ» — `ea se fait!

Въ дйствительности, Мари Крюшонне была дочь консьержа. Еслибы ея родители имли какое-либо другое общественное положеніе, высшее или низшее, то судьба ихъ дочери была бы совершенно иная.