Экзотики

Врядъ ли какой купецъ продавалъ когда какую-либо матерію, расхваливая ея качества, прочность, великолпный и нелинючій цвтъ, прелестный рисунокъ, — какъ то длали старики Крюшонне, описывая свою Марьетту, объясняя русскому князю толкомъ, что по времени и самый плохой товаръ поднялся въ цн въ виду большого спроса, а ужъ этакій товаръ, первый сортъ, долженъ идти по максимальной цн. Между тмъ, Діана съ своей стороны первый разъ въ жизни безумно, страстно полюбила человка и готова была, еслибъ не родители, отдаться ему на всю жизнь, не думая о будущемъ и ни о чемъ. Никогда ничего подобнаго, клялась она, не бывало съ ней. Ни одинъ человкъ никогда не возбуждалъ въ ней и сотой доли того чувства, которое имла она теперь къ русскому.

И это обстоятельство — нежданное внушеніе къ своей особ пылкой страсти — подйствовало на добродушнаго хохла пуще всего. Каждый вечеръ Діана похвалялась передъ своими родителями, что она такъ умно и тонко ведетъ свое дло, что и сама даже отъ себя этого не ожидала. Но иногда она, однако, восклицала вопросительно:

— Mais, mon Dien, quel imb'ecile!

Папаша и мамаша обыкновенно отвчали на это съ искреннимъ убжденіемъ:

— Oh, oui!.. А manger du foin!

— C'est pas tout! — восклицала дочь:- `a le dig'erer!

Старикъ находилъ однако, что русскій князь добрый и честный человкъ и надуть неспособенъ. Мамаша говорила, что онъ похожъ на медвдя, и хотя она никогда въ Jardin des Plantes не была, медвдей не видла, но думаетъ, что медвдь долженъ быть именно такой.

— Да, ужъ любить-то я его, конечно, никогда не буду въ состояніи! — говорила матери Марьетта.

— Еще бы! — восклицала старуха, отчаянно взмахивая руками.- Il faut avoir tu'e p`ere et m`ere, чтобы быть способной влюбиться въ этакаго.

Купля и продажа вскор состоялась. Соколинскій, глупо улыбаясь, внесъ деньги, которыя были кушемъ для консьержей, а для него — шуткой. Только годъ спустя, консьержи поняли, что дали маху. Потребованная ими сумма въ тридцать тысячъ франковъ оказалась грошомъ, такъ какъ русскій князь оказался милліонеромъ, по крайней мр съ ихъ точки зрнія.

Впрочемъ, родители вскор утшились. Внеся около семи тысячъ рублей, мене четверти своего годового дохода, Соколинскій тотчасъ же устроилъ актрис средней руки такую обстановку, что всти о ней проникли тотчасъ съ бульварныхъ листковъ на страницы большихъ газетъ. Обыкновенный читатель могъ не замтить, что, по словамъ репортеровъ, на горизонт Парижа поднимается новая звздочка, которой, быть можетъ, суждено вскор сіять въ сонм большихъ звздъ, — но самый міръ, гд эти звздочки загораются, вскор тухнутъ или долго сіяютъ, — замтилъ и взволновался.

Вскор же пронесся слухъ, что новая звздочка, Діана д'Альбре, переходитъ на одинъ изъ большихъ бульварныхъ театровъ, на отвтственныя роли. Затмъ, въ хроник увеселеній было объявлено, якобы важная новость, что на будущій лтній сезонъ Діана д'Альбре уже подписала контрактъ съ антрепренерами «Caf'e des Ambassadeurs» въ Елисейскихъ-Поляхъ.

Русскій князь, между тмъ, дйствительно серьезно увлекся и искренно привязался къ своей новой подруг. Все въ ней было мило, оригинально. Она стала, казалось, еще умне, если понятіе «умъ» замнить понятіемъ «дерзость», зато она безспорно стала еще красиве, а при тхъ туалетахъ и костюмахъ, которые теперь длалъ ей «son bon ami», она дйствительно, появляясь на сцен, затмевала всхъ и все.

Посл «un chez soi», а затмъ посл костюмовъ и туалетовъ, появилось третье — брилліанты. Не прошло трехъ, четырехъ мсяцевъ, какъ у Діаны было все, что можетъ имть поднимающаяся на бульварномъ небосклон звзда.

Весной, при начал скачекъ въ Лоншан, съ Діаной случилось нчто необыкновенное, нчто имющее огромное значеніе въ жизни, нчто въ род производства въ генералы какого-нибудь юнаго полковника. Имя «Diane d'Albret» появилось въ числ не боле десятка другихъ именъ крупнйшихъ звздъ.

На страницахъ «Figaro» было сказано мало, но было обронено одно слово, одно названіе, одинъ эпитетъ, — одно слово, говорящее больше, чмъ сто строкъ. Царь французской дисциплинированной прессы заявилъ, что на скачкахъ были замчены слдующія demi-mondaines… И въ числ десятка именъ было имя d'Albret. Быть названной не актрисой и не diseuse, а громкимъ титуломъ: demi-mondaine — было само по себ крайне важно, а быть вдобавокъ названной такъ на страницахъ властнаго «Фигаро» было просто патентомъ на всю жизнь, дипломомъ, дающимъ возможность составить себ блестящее общественное положеніе и крупное состояніе.