Экзотики

Часу въ десятомъ вечера баронъ Густавъ Герцлихъ сидлъ у себя одинъ и нетерпливо поглядывалъ на часы камина. Въ этотъ вечеръ баронесса Вертгеймъ должна была пріхать… Баронесса бывала аккуратно раза три въ недлю по вечерамъ и иногда узжала около полуночи, иногда же не ране двухъ и трехъ часовъ ночи. Эти три вечера въ недлю они всегда провводили вдвоемъ. Баронъ не принималъ никого, сказываясь выхавшимъ или занятымъ. Это были дорогіе для него часы, отдыхъ и награда за другіе трудовые часы.

Сегодняшній день былъ самый за всю недлю утомительный и непріятный. Во власти барона было уничтожить этотъ день — день пріема частныхъ лицъ, имющихъ до него какое-либо дло или просьбу. Но онъ не отмнялъ давно заведенное, считая это искупительной жертвой. Въ этотъ день люди самаго разнаго сорта шли къ нему за подачкой… Кто Христа ради, кто подъ видомъ временной помощи и займа.

И баронъ въ этотъ день принималъ пять и боле часовъ подъ-рядъ толпу, гд было все… отъ голодающей съ дтьми вдовы до разорившаго ее маркиза Сенъ-Жерменскаго предмстья. Особенно же одолвали барона его якобы соплеменники, евреи не только Франціи, но и Польши.

Какія суммы уходили на это въ годъ — никто не зналъ, а если бы кто узналъ, то не поврилъ.

Когда часы пробили половину десятаго, у подъзда дома остановилась каретка въ одну лошадь, и женщина, элегантная, на видъ очень молодая и красивая, быстро вышла изъ экипажа и быстро вошла въ подъздъ, какъ бы стараясь быть незамченной и неузнанной прохожими.

Когда баронесса вошла въ кабинетъ, Герцлихъ сидлъ у камина и читалъ. Въ его рукахъ была русская брошюра, написанная противъ министерства финансовъ и отпечатанная за границей.

— За романомъ? — воскликнула баронесса, удивляясь.

— Да, — усмхнулся Герцлихъ. — Русскій романъ.

— Новый?

— Новйшій. Новаго автора.

— Интересенъ?

— Очень. Воображеніе и фантазія у автора поразительныя. — И Герцлихъ передалъ брошюру. Баронесса прочла:

— «Финансовый сальто-морталэ. Особое мнніе россіянина. Посвящается Козьм и Даміану, безсребренникамъ. Женева».

Баронесса поглядла въ лицо Герцлиху.

— Вы шутите?

— Шучу. Но посл чтенія такой веселой книжки только шутки на умъ и пойдутъ.

— Что же это? Памфлетъ?

— Пасквиль.

— Почему? Зачмъ?

— Потому что не дали, вроятно, просимый куртажъ. Лакомый кусовъ прошелъ мимо рта. А затмъ, чтобы нагадить, намутить и въ мути что-нибудь выловить… Но, впрочемъ, это не про васъ, женщинъ, и ужъ во всякомъ случа не про тебя.

Герцлихъ бросилъ книжку на диванъ и снова слъ въ камину. Баронесса присмотрлась къ нему, и ея опытный глазъ тотчасъ замтилъ, что баронъ будто озабоченъ, не такъ спокоенъ, какъ всегда.

— Что съ вами? — спросила она.

— Отвчу по-россійски: ничего!

— Стало быть, ты не хочешь сказать. Я же вижу, — что-то есть…

Баронъ промолчалъ.

Оставаясь наедин, они всегда говорили по-нмецки, изрдка переходя на русскій языкъ, причемъ говорили другъ другу и «ты», и «вы», какъ случится. Заведено это было умышленно, чтобы не отвыкать говорить «вы» и не проговориться при постороннихъ.

— Ну, а я съ дломъ сегодня. И важнымъ дломъ, — заявила баронесса. — Просить денегъ.

— Ну, что жъ? Сколько?

— Пятнадцать тысячъ. На три мсяца.

— Стало быть, не себ.

— Графин Кор…

— Вотъ какъ! Стало быть, ей ужъ совсмъ никто не даетъ, что она къ теб обращается.

— Какой вздоръ! У нея есть свои двадцать-пять, а меня она просила найти пятнадцать, чтобы составилось сорокъ.

— Для Загурскаго.

— Почему ты это думаешь?

— Я не думаю, а знаю. И знаю больше, чмъ ты, даже больше, чмъ она сама. Она не знаетъ еще, что она разорена, а я уже знаю. Я сужу по количеству ея векселей.

— Какъ разорена?

— Такъ. Совершенно. И она не первая и не послдняя! А разорена она Загурскимъ, — тихо и добродушно заключилъ Герцлихъ, улыбаясь.

— Загурскимъ? — повторила баронесса. Затмъ хотла что-то сказать, но запнулась и задумалась.

Наступило молчаніе.

— Это его спеціальность. Покуда… — заговорилъ Герцлихъ медленно и потирая себ колни, которыя слишкомъ нагрлись предъ огнемъ. — Покуда… Да. Потомъ начнетъ мошенничать, воровать… когда состарится! когда женщины уже не пожелаютъ на него разоряться. И подумать, что это — потомокъ старинной фамиліи, — пожалуй, не хуже Радзивилловъ, Потоцкихъ. Впрочемъ, эти никогда не пускаютъ его къ себ, даже на дворъ. И отца его еще не пускали, хотя по другимъ причинамъ. За москалефильство. Хорошо бы ты сдлала, еслибы тоже его пускала порже къ себ, да и Фрицу сказала бы… А впрочемъ, какъ хотите.

Но баронесса не слыхала ни единаго, слова изъ всего сказаннаго, — настолько она задумалась…

— О чемъ ты? — удивился Герцлихъ. — Юлія? Что съ тобой? Гд ты?

— Я задумалась… — улыбнулась баронесса.

— О чемъ? О графин и ея паук. Ну, говори… О чемъ?

Баронесса не сразу отвтила, а когда заговорила, то ей чувствовалось, что она лжетъ.

— Я думала о томъ, что готовится глупая дуэль, которую хотлось бы мн разстроить.

— Дуэль? Между кмъ? Ахъ, да… Я что-то слышалъ…

Баронесса разсказала все подробно и кончила восклицаніемъ:

— А еслибы Френчъ женился на Скритицнной, то ничего бы не было. Я всячески старалась я стараюсь этотъ бракъ устроить, но не надюсь.