Экзотики

Герцлихъ вдругъ приблизился и, взявъ голову баронессы въ об руки, три раза тихо поцловалъ ее въ лобъ и въ глаза. Неизмримо много чувства, лишь наружно спокойнаго, но бурнаго и глубокаго, сказалось въ этихъ мрныхъ и неспшныхъ поцлуяхъ. Сдержанная страсть еще пуще клокочетъ. Баронесса взяла его правую руку и приложила въ губамъ. Она рдко, почти никогда не цловала его въ лицо! Это было занозой въ сердц Герцлиха, но онъ никогда, за вс эти годы, прожитые вмст, ни единымъ словомъ не обмолвился ей объ этомъ.

X

Рудокоповъ, будучи, съ легкой руки Дубовскаго и Эми, докторомъ всего ихъ кружка, считалъ долгомъ, но практическому разсчету, бывать изрдка у своихъ паціентовъ запросто «въ гостяхъ», но всегда заразъ, чтобы въ одинъ день «отзвонить». И посл этого кругосвтнаго путешествія, какъ онъ называлъ свои визиты, онъ былъ всегда не въ дух. На иностранцевъ ему было «наплевать», но «свои» его раздражали.

На этотъ разъ, сдлавъ визиты, Рудокоповъ узналъ многое, что его разбсило. Графиня Нордъ-Остъ, богачка и веселящаяся соломенная вдова, попросила его найти человка, у котораго можно бы было занять сто тысячъ на годъ… Онъ мысленно плюнулъ.

Дубовскій ему объяснилъ, что надется на-дняхъ одной «операціей» пріобрсти или «зацпить» полъ-милліона. Рудокоповъ тоже мысленно плюнулъ.

Идіотъ Черниговскій объяснилъ, что хочетъ жениться на комъ-нибудь. Ну, хоть бы, вотъ, на миссъ Скай, у которой, говорятъ, милліонъ въ годъ доходу. Рудокоповъ не плюнулъ мысленно, а подумалъ:

«Ахъ, ты — паршивый щенокъ! Право! Да ты бы заявилъ свои претензіи на французскій престолъ. Тамъ есть Орлеаны какіе-то, и Бонапарты тоже какіе-то… Да теб какое дло. Ты этого и не знаешь. Заявляй: „Хочу быть королемъ французскимъ“. Что за важность! Вдь не побьютъ».

Баронесса Вертгеймъ разсердила доктора тмъ, что все расхваливала Френча, и говорила, какъ бы она желала устроить его бракъ съ Эми.

Дочь баронессы тоже непріятно на него подйствовала, — какъ и всегда.

Онъ звалъ ее — Кисъ-Кисъ, «ing'enue fin de si`ecle», но все-таки жаллъ… Жаллъ такъ же, какъ и парижскихъ «щепочекъ». Для него Кисъ-Кисъ была также щепочка, выброшенная въ море жизни съ семейнаго корабля легкомысленной матерью.

Новое русское семейство Простаковыхъ, поселввшеееся въ Париж, и въ которомъ онъ, по рекомендаціи Эми, сдлался домашнимъ врачомъ, окончательно его обозлило. Тамъ — сыновъ сразу ухнулъ пятьдесятъ-тысячъ франковъ, мать сходила съ ума отъ какого-то тенора Оперы, несмотря на свои 47 лтъ, а отецъ только ругалъ Францію, Парижъ, а главнымъ образомъ — срамной и пагубный государственный строй. Не будь республики, все бы у нихъ было благополучно. Вмст съ тмъ, Дюкло д'Ульгатъ былъ у нихъ другомъ дома и сильно ухаживалъ за молоденькой Наденькой, звалъ ее mamzelle Nad`eje, и такъ велъ свои подкопы, что эта «Надёжъ» была уже по уши въ него влюблена… Самому Простакову онъ тоже нравился, ибо все ругалъ республику и приходилъ въ восторгъ отъ русской обдни.

Сдлавъ свое «кругосвтное» путешествіе, Рудокоповъ зашелъ по обыкновенію въ «Caf'e de la Paix», выпить пива и прочесть нумеръ «Temps». Но и тутъ судьба его продолжала преслдовать. Не прошло десяти минутъ, какъ явился герцогъ Оканья… Но не одинъ. А съ той же дамой, съ тмъ же убогимъ ребенкомъ.

«Тьфу, дьяволъ! — подумалъ Рудокоповъ. — Хоть дома сиди и окошки днемъ ставнями запирай, чтобы міра Божьяго не видать было».

Герцогъ весело и самодовольно поздоровался съ нимъ, и занялъ мсто такъ близко, что Рудокоповъ очутился совсмъ рядомъ, на подачу руки, отъ маленькой двушки, такой же потерянной, одичалой, какъ и въ первый разъ.

Докторъ по невол сталъ смотрть на нее и, внимательно приглядвшись, сознался себ, что она и ему нравится. Личико ея было свжо и свтло, какъ бываютъ только дтскія лица. А въ большихъ глазахъ ршительно свтилось что-то особенно-милое. Она напомнила Рудокопову одну Грёзовскую головку. При этомъ она сидла не разговаривая, отвчая тихо и кратко:- да и нтъ, и ни разу не улыбнулась… И вдругъ явилось въ доктор чувство гадливости и отвращенія къ этому испанцу — и жалости къ этому существу, которое нравственно — еще не распустившійся, но уже увядшій цвтокъ.

Герцогъ, посидвъ немного, вдругъ поднялся. Онъ оставилъ свою даму, бросился на встрчу къ знакомому и исчезъ съ нимъ въ толп.

Обозленный Рудокоповъ, казалось, только того и ждалъ.

— Какое отвратительное зрлище — воскликнулъ онъ вдругъ, какъ невмняемый — видть женщину, т.-е. скоре двочку, въ вашемъ положеніи, да еще со старикомъ, какъ этотъ!.. Это отвратительно!

— Что вы сказали? — отозвалась она, широко раскрывая на него свои свтлые глаза.

— Я сказалъ — отвратительно. Извините. У меня это вырвалось… Это не мое дло. Но изъ жалости къ вамъ…

— Отвратительно? — воскликнула она вопросомъ.

— Ну, да…. Это мерзость… Это…

— Oh! mon cher monsieur… Quelle bonne parole! — радостно воскликнула она, внезапно складывая руки ладонями, какъ еслибъ просила о чемъ. — Врно, вы добрый и честный человкъ, что такъ говорите. Еслибы вс-то такъ разсуждали! Благодарю васъ за ваши слова. Ей-Богу, я долго ихъ не забуду.