Экзотики

Эми разсмялась, услыхавъ подобное предположеніе, и начала смяться все сильне, все веселе… Наконецъ, хохотъ ея превратился во что-то такое страшное, дикое, съ такими криками, что Дубовскій, сидвшій довольно далеко за писаніемъ писемъ, услыхалъ, вскочилъ и со всхъ ногъ бросился въ спальню племянницы. У Эми былъ самый сильный истерическій припадокъ. Черезъ часъ она была уже въ постели, а князь послалъ за двумя докторами. Мгновеніями ему казалось, что Эми несомннно помшалась.

Френчъ былъ, конечно, въ Париж, но на окраин города, въ простой cr'emerie, у старика, преданнаго ему человка, и ршилъ скрываться тутъ до дня, назначеннаго для поединка. Разумется, случай съ элегантнымъ и блестящимъ молодымъ человкомъ, котораго хорошо знали въ высшемъ обществ сенъ-жерменскаго предмстья и интернаціональнаго круга, сильно поразилъ всхъ и французовъ, и экзотиковъ. Всть, что онъ долженъ былъ быть арестованъ за какое-то мошенничество, и что онъ спасся бгствомъ, облетла всхъ быстро, но почти никто врить не хотлъ. Только Дубовскій поврилъ сразу и говорилъ всмъ:

— Въ странныя времена мы живемъ! Странный этотъ городъ Парижъ!

На что виконтъ Бергаренъ замтилъ:

— Времена, конечно… вы правы. Но Парижъ тутъ ни при чемъ. Теперь только у кафровъ, готтентотовъ или папуасовъ не бываетъ подобныхъ случаевъ. Любовь, честь и религія вытсняются все боле и боле наслдіемъ нкоторыхъ геніевъ и великихъ людей, которое мы получили.

— Какъ! великихъ людей?..

— Да. Стефенсоновъ, Гутенберговъ, Шопенгауэровъ, да и разныхъ иныхъ…

Вмст съ тмъ распространилась молва, что молоденькая русская, которую вс любили, опасно заболла простудой, смшанной съ чмъ-то нервнымъ. За исключеніемъ пяти-шести лицъ, никто не зналъ, что эта болзнь находится въ связи съ бгствомъ и исчезновеніемъ красиваго англичанина.

Когда всть достигла графа Загурскаго, онъ былъ пораженъ страшно, и взволновался боле всхъ. Ему вдругъ приходилось ршить важнйшій вопросъ и щекотливый. Онъ долженъ драться съ Френчемъ! Онъ далъ честное слово быть въ субботу около Бельгарда. А между тмъ, дерутся ли порядочные люди съ такими людьми, которыхъ арестовываютъ за дяніе, именуемое по-французски: escroquerie?

«хать въ Швейцарію драться, или нтъ»? — задалъ себ вопросъ Загурскій.

XIII

Грёзевская головка просто преслдовала хладнокровнаго Адріана Николаевича Рудокопова цлыя сутки.

Думая о двочк-двушк, которую изъ жалости надо спасти отъ безнравственнаго испанца, онъ невольно вспоминалъ глаза, взглядъ этого своего найденыша среди Парижа.

— Въ нихъ, этихъ свтлыхъ, свтлйшихъ глазахъ есть что-то, чего не назовешь…

И вдругъ на утро, собираясь на свиданіе, Рудокоповъ испугался.

— А если она не явится?! Пропадетъ!

И посл недолгаго размышленія онъ сказалъ вслухъ:

— Что ты, Адріанъ, съ ума, что-ли, спятилъ?

Выхавъ отъ себя нсколько позже условленнаго времени, будто на смхъ себ самому, онъ двинулся на кругъ Елисейскихъ-Полей. Выйдя изъ кареты, онъ тотчасъ увидлъ двушку, издали совсмъ двочку.

— Слава Богу! Какъ я счастлива! — воскликнула она, бросаясь къ нему.

— Хотите ходить или ссть? — спросилъ онъ, стараясь быть холодне и не напускать на себя «дури».

— Лучше сядемте. Я устала… Я сегодня встала въ пять часовъ, чтобы, покуда мать спитъ, сбгать тихонько въ улицу Poissonni`ere. Тамъ въ модномъ магазин «La Parisienne» мн кузина общаетъ мсто съ большимъ жалованьемъ. Пятьдесятъ франковъ въ мсяцъ. Подумайте!

— Ну и что же? — спросилъ Рудокоповъ, садясь на первую же скамейку.

— Взяли бы… Знаютъ чрезъ кузину, что я усердная и скромная… Да вотъ мама… Помогите мн!

— Хорошо. Но надо мн знать вс подробности… Какъ васъ зовутъ?

— Claire Fournier… Clairette…

И Рудокоповъ разспросилъ эту убогую свтлоглазую Клэретту, толково и подробно, обо всхъ ея длахъ и горестяхъ. И онъ ахнулъ мысленно. Онъ ошибся. И грубо ошибся.

Это не былъ цвтокъ еще не распустившійся и уже увядшій… а былъ цвтокъ самый чистый, свжій, пахучій, полный задатковъ для скораго и пышнаго расцвта… Даже онъ — наканун этого расцвтанія, если не хватитъ морозъ, если не изомнетъ его праздная и грязная рука прохожаго.

Медикъ, скептикъ, пессимистъ, брюзга, Адріанъ Николаевичъ слушалъ повсть злоключеній двушки-двочки, «съ какой-то правдой» въ глазахъ и узналъ повсть самую неинтересную, банально-простую, глупую, пошлую и ужасную… Онъ слушалъ и все боле любилъ этого найденыша на парижской мостовой. За что — трудно сказать. Да вотъ за эту «правду» въ глазахъ. За ту душевную чистоту, которая властно покоряетъ себ…

Клэретта родилась въ Париж и провела дтство, играя среди переулка невдалек отъ кабака, вертепа и полицейскаго участка…

Грязь мірка — много грязне улицы, въ которой родилась Клэретта, — не коснулась ея ни на волосъ. Она страстно защищалась отъ нея съ рожденія, и не знала этого. Она была очень умна отъ природы, съ золотымъ сердцемъ, и не знала этого. Считая зло — зломъ, она просила прощенія у всхъ, извиняясь тмъ, что она — дурочка. Повсть ея была проста и кратка.