Экзотики

«Какой срамъ! Какой срамъ»! — думала она про себя.

Черезъ минуту она поднялась и при помощи своей Бэтси тихо двинулась въ отель, ни на кого не глядя.

На террас она разслышала голосъ, говорившій:

— Madame Mikaloff! Une dame russe.

«Слава Богу»! — подумала она.

Съ трудомъ дойдя до своего нумера, Кора тотчасъ раздлась и легла въ постель. Лихорадочная дрожь пробгала по ней, а голова горла какъ въ огн.

— Приготовьте все, Бэтси, съ вечера. Завтра рано мы узжаемъ въ Парижъ — глухо приказала она.

— All right, — отозвалась тихо камеристка.

X

Князь Соколинскій, счастливый безмрно, и Рудокоповъ, тоже довольный и въ дух, безостановочно болтали въ вагон, двигаясь чрезъ Лурдъ и По на Бордо.

Здсь была первая боле долгая остановка. Едва поздъ подлетлъ въ вокзалу, докторъ, какъ-то смущаясь, заявилъ князю, что пойдетъ на телеграфъ, и тотчасъ исчезъ.

Соскучившись шагать по платформ, князь вышелъ въ двери и заглянулъ въ комнаты вокзала.

— Каково! — воскликнулъ онъ вслухъ, изумленный, и прибавилъ мысленно:- «Вотъ вамъ и серьезные люди»!

Онъ увидлъ на диванчик Рудокопова и элегантно одтую даму. Но они были такъ далеко, что разглядть эту даму было невозможно. Можно было только безошибочно ршить, что она — молоденькая. Докторъ и она оживленно бесдовали, смялись… Когда прогремлъ второй разъ голосъ портье, объявлявшій объ отход скораго позда на Парижъ, они встали и расцловались. Князь юркнулъ въ двери и побжалъ къ своему вагону.

— Вотъ теб и мрачный докторъ Адріанъ Николаевичъ! — смялся онъ.

Рудокоповъ, вернувшись, глядлъ однако какъ провинившійся. Разумется, князь ни единымъ словомъ не обмолвился и ничего не спросилъ.

По прізд въ Парижъ, Соколинскій настойчиво сталъ просить доктора остановиться вмст въ его гостинниц, хотя у того и была квартира.

Рудокоповъ, пріхавшій на два дня, согласился, но нехотя. Это былъ Grand H^otel.

— Ну, разв не хорошо тутъ? — говорилъ Соколинскій съ восторгомъ. — Все есть и все подъ рукой. Умный, хитрый и полезный fin de si`ecle такъ я лзетъ въ глаза.

— Нтъ, воля ваша, — насмшливо улыбался Рудокоповъ. — По-моему, во всякой гостинниц непріятно жить, но въ маленькой все-таки живешь по-человчески. А здсь — что это такое? Мн все думается, что эти громадныя гостинницы — какія-то фабрики, въ которыхъ фабрикуютъ путешественниковъ. Мы съ вами вовсе не пріхали сейчасъ изъ Пиренеевъ, это наша фантазія. Насъ сегодня утромъ здсь сфабриковали. Не знаю — почему, а мн чувствуется всякій разъ, что я попаду въ большой отель и въ этакую муравьиную кучу, что я начинаю думать и чувствовать не такъ, какъ всегда, и не по своему, а такъ, какъ вс вотъ эти языцы земные, которые тутъ собрались. Вдь вс тутъ длаютъ одно и то же, — ну, и чувствовать начинаютъ одинаково.

Часа черезъ два по прізд, они оба отправились немедля по общему важному длу, т.-е. прямо въ Avenue Wagram, къ Дубовскому.

Они нашли Владиміра Ивановича въ спальн, въ халат, въ большомъ кресл, и оба удивились. Рудокоповъ изумился еще боле, чмъ князь. Этотъ видлъ Дубовскаго нсколько дней назадъ проздомъ, и тогда уже нашелъ въ немъ перемну. Рудокоповъ, давно не видвшій Дубовскаго, невольно ахнулъ. Владиміръ Ивановичъ постарлъ на десять лтъ, если не больше.

«Не даромъ, однако, досталось! — подумалъ докторъ. — Видно, все-таки сердечный человкъ, если съ трудомъ мирится съ тмъ, какое колно откололъ»…

Владиміръ Ивановичъ привсталъ, висло улыбнулся при появленіи прізжихъ, обнялъ Соколинскаго и произнесъ:

— Поздравляю! Я былъ бы счастливъ, если бы…

Но вдругъ онъ заплакалъ и снова слъ въ кресло, не поздоровавшись съ Рудовоповымъ.

— Простите, Адріанъ Николаевичъ! — выговорилъ онъ черезъ нсколько мгновеній:- Здравствуйте! Вотъ какое несчастіе! Вотъ какое непростительное легкомысліе! И въ мои годы! Какая мерзость, какая подлость — разорить племянницу, обокрасть! Ограбить! Меня надо судить, меня надо сослать. Я воръ!..

— Полноте, полноте, — заговорилъ добродушно князь:- вспомните, что вамъ, этому случаю, я обязанъ моимъ счастьемъ. И наконецъ — почемъ знать? Черезъ нсколько времени все можетъ вернуться, устроиться, я получу обратно свои деньги, а Aim'ee- свое состояніе.

И князь какъ-то самодовольно улыбнулся при мысли, что mademoiselle Скритицыной, или Любови Борисовны, для него теперь нтъ. Она стала для него теперь: Aim'ee и Amy.

— Нтъ, не говорите. Я не дуракъ, и я — честный человкъ. Поэтому я знаю, что поступилъ какъ дуракъ или какъ негодяй. Я ограбилъ опекаемую мной двушку, да еще родную племянницу! На такихъ людей должна бы была существовать гильотина.

«Ну, похали! — подумалъ про себя Рудокоповъ. — Наружно измнился, а внутренно остался тотъ же. Могила исправитъ».

И стоя передъ сидящимъ Дубовскимъ, угрюмо и упорно глядя на его пришибленную фигуру и слезливое лицо, озлобившійся Рудокоповъ думалъ:

«Умирать съ тобой будемъ, а комедіанствовать все будемъ»…