Герцлихъ, принявши Рудокопова, быстро и спша объяснилъ ему, что собственно дло Дубовскаго ясное и подробности совершенно не любопытны: игралъ и проигрался!
— Если бы онъ не проигрался недлю назадъ, то все равно проигрался бы сегодня, такъ какъ на бирж полная паника.
— Онъ велъ свои дла съ вами? — сурово спросилъ Рудокоповъ.
— Не со мной, а чрезъ мою контору. Онъ не былъ моимъ компаньономъ, — у меня и нтъ компаньоновъ.
— Виноватъ, вы давали совты и собственно вели дла?
— Онъ велъ дла свои самостоятельно. Иногда, правда, онъ дйствовалъ по моимъ совтамъ.
— Жаль, — произнесъ Рудокоповъ рзко, — что т, которымъ вы помогаете, не раздляютъ счастія и удачи, которыми вы извстны въ финансовомъ мір. Говорятъ, у васъ счастливая рука, но только для самого себя.
Герцлихъ слегка насупился, присмотрлся пристальне къ лицу доктора, потомъ вдругъ улыбнулся и заговорилъ тихо и мягко:
— Трудно, г: Рудокоповъ, зачислять людей въ свою собственную удачу, какъ въ какую-нибудь компанію или въ товарищество. И я теряю часто деньги, но я не ставлю послдній грошъ ребромъ и не играю азартно, подобно г. Дубовскому. Послдній разъ, зимою, я всячески убждалъ его не пугаться, обождать, помочь горю терпніемъ, — онъ меня не послушался и потерялъ много. Долженъ сказать, что съ г. Дубовскимъ бывали и курьёзы: случалось не разъ — онъ продавалъ, положимъ сегодня, упавшія бумаги за безцнокъ, а завтра он доходили до максимальной цнности; и наоборотъ, случалось, что когда онъ покупалъ что-либо, вскор же все купленное лежало par terre. Я очень теперь сожалю, что входилъ въ его дла и иногда совтовалъ, не настаивая. Теперь меня могутъ его друзья обвинить въ томъ, что онъ разорился благодаря мн. Подобное обвиненіе въ Париж, г. докторъ, court les rues. Нтъ ни одного разорившагося человка, который бы не обвинялъ другого или другихъ, а не свое собственное неумніе или свою незадачу.
И Рудокоповъ, переданный тотчасъ же съ рукъ на руки Герцлихомъ какому-то красивому молодому человку, въ род секретаря, Рудокоповъ отправился въ управленіе конторы барона. Здсь оказалась цлая канцелярія, или нчто въ род нотаріальной конторы. Рудокопову назначили явиться, на другой день около полудня, чтобы показать ему книги и разъяснить боле или мене, какимъ образомъ за послднюю зиму Дубовчагій въ своихъ длахъ спускался какъ бы по лстниц со ступеньки на ступеньку, покуда не спустился совсмъ и не провалился въ преисподнюю.
Докторъ вернулся въ Grand H^otel хмурый и раздраженный. Онъ заявилъ Соколинскому свое искреннее убжденіе, что глупаго Дубовскаго обдлалъ ловкій и хитрый Герцлихъ. Баронъ представлялся ему чмъ-то въ род паука, который, разставляя сти и завлекая постоянно всякаго рода мухъ, мушекъ и мошкару, питается ими. «Съ міра по рублю, а себ — милліонъ»! — ршилъ докторъ.
На другой день онъ, однако, захалъ къ одному изъ своихъ хорошихъ знакомыхъ — французу, витавшему тоже въ финансовомъ мір.
Разспросивъ его, онъ узналъ, что у барона Герцлиха репутація безукоризненная, а что если случилась какая бда съ Дубовскимъ, то это только для него одного, Рудокопова, кажетъ удивительнымъ. Подобное происходитъ всякій день. Что касается до барона, то онъ извстенъ на весь Парижъ, какъ un parfait lionn^ete homme.
— Даже, — прибавилъ французъ, — если вы кому скажете въ Париж, что подозрваете Герцлиха въ чемъ-либо дурномъ, нечестномъ, то надъ вами будутъ смяться. Его даже Панама не запачкала. C'est beaucoup dire!
Въ назначенное время Рудокоповъ опять отправился въ управленіе и тамъ ему дали подробныя свднія о Дубовскомъ, какъ онъ велъ свои дла, и не подали никакихъ надеждъ.
Рудокоповъ, однако, ничего не понялъ въ книгахъ и остался при прежнемъ голомъ факт: «разореніе Любочки». Изъ управленія банка онъ, однако, снова направился въ Герцлиху.
Принятый имъ любезно и даже особенно добродушно, онъ объяснилъ, что хочетъ узнать: есть ли возможность хоть что-нибудь спасти для молодой двушки при вмшательств князя Соколинскаго. Герцлихъ; будучи уже au courant дла Дубовскаго, развелъ руками. Его мнніе было, что князь можетъ купить вс бумаги и держать ихъ хоть полгода, но что изъ этого выйдетъ — и сказать трудно. Еслибъ это знать — тогда бы не было биржевой игры. Затмъ разговоръ перешелъ на отношенія Дубовскаго и Эми. Герцлихъ строго осудилъ опекуна. Онъ не зналъ, что рухнуло не его личное состояніе.
— Это мерзость. Слдовало бы его подъ судъ отдать, если это были не его деньги! Онъ обворовалъ несовершеннолтнюю. Это грабежъ прямой! И худшій, чмъ на большой дорог, потому что онъ не съ голоду и холоду грабилъ. Во-вторыхъ, она ему родная племянница. Прямо подъ судъ!
— Любовь Борисовна, на это не пойдетъ, — заявилъ Рудокоповъ. — А конечно, слдовало бы судить.
Баронъ спросилъ, давно ли Рудокоповъ знакомъ съ Скритицыной, и узнавъ, что онъ — бывшій домашній врачъ ея матери, Герцлихъ разспросилъ его о многомъ, — откуда онъ родомъ, какая его спеціальность, москвичъ ли онъ и т. д.
— Я изъ мужиковъ, — заявилъ докторъ, улыбаясь.
— Чтожъ, это хорошо. Даже очень хорошо! И здорово, и не зазорно. Я вотъ хуже… Я — изъ жидовъ.
Рудокоповъ разсмялся.