Экзотики

— Конечно… Конечно… Но вдь это въ смысл дохода… Покупка «Parisien» — выгодная афера. Баронъ черезъ годъ можетъ ее продать за двойную цну… А деньги, слава Богу, у него есть…

— Вотъ что, г. Мойеръ! — заговорилъ Ферштендлихъ другимъ голосомъ, сухимъ, дловитымъ и ршительнымъ. — Я, кажется, правильно произношу вашу фамилію. Мойеръ? Такъ? Прекрасно… Такъ вотъ-съ… Безъ всякихъ прелюдій, я вотъ что вамъ скажу… Мы здсь въ кабинет одни. Даже во всей квартир одни, такъ какъ жена и дти вышли гулять. Давайте говорить откровенно, на чистоту. Угодно вамъ это или нтъ?

— Пожалуйста! Всегда во всемъ это лучше всего!.. Это кратчайшій путь къ цли, — разсмялся Мойеръ.

— Вотъ-съ. Именно. Цль нашего свиданія и нашей бесды вамъ понятна. Пойдемте прямо въ ней. Въ газет вашей…

— Не моей… Pardon. Я редактирую два отдла. Я — одинъ изъ сотрудниковъ. Насъ компанія…

— Мошенниковъ! — тихо выговорилъ Герцлихъ, улыбаясь. Вертгеймъ сдлалъ отчаянное движеніе… другіе тоже… Даже у строчившаго на столик стенографа дернуло руку отъ неожиданности.

— Но вы все-таки почти главный редакторъ и можете повліять на редакцію, — заговорилъ Ферштендлихъ гораздо громче, услышавъ чей-то голосъ въ сосдней горниц и смутившись.

— Это, конечно, — отозвался Мойеръ.

— Вамъ извстно, что въ вашей газет, которую вы предлагаете купить, почти ежедневно нападаютъ на барона на разные лады…

— Я не знаю… Право… — промычалъ Мойеръ. — Вдь можно во всемъ найти намекъ на себя… Когда… когда… такъ кажется…

— Итакъ, я заявляю вамъ формально и ршительно, что баронъ не желаетъ покупать «Le Parisien». Но я спрошу у васъ рзко, прямо и прошу не обижаться. Я не имю цли говорить вамъ непріятное. Хотите денегъ?.. Газет всякій лишній грошъ — не лишнее для развитія дла, усовершенствованія и т. д. Примите барона въ качеств негласнаго и неоффиціальнаго пайщика… Вы да я будемъ знать, что онъ пайщикъ…

— Съ удовольствіемъ! — воскликнулъ Мойеръ. — Это длаетъ намъ честь…

— Баронъ мн приказалъ просить васъ считать его пайщикомъ на тридцать тысячъ.

— О-о! — протянулъ Мойеръ.- C'est mesquin! При его состояніи, я бы…

— Вы бы ничего не дали! Вы бы начали дло въ суд о диффамаціи и выиграли бы его! — вдругъ выговорилъ Ферштендлихъ такимъ повелительнымъ голосомъ, что баронъ Герцлихъ улыбнулся; даже Вертгеймъ наклонилъ голову, какъ бы говоря: «молодецъ».

— Итакъ, господинъ… виноватъ, я все забываю вашу фамилію…

— Мойеръ.

— А имя?

— Жакъ Мойеръ… Я румынъ по происхожденію.

— Итакъ…. господинъ Жакъ Мойеръ, угодно ли вамъ получить завтра — не изъ правленія банка, а отъ меня — тридцать тысячъ? И я настолько врю вамъ, что даже никакой росписки съ васъ не возьму. Потому именно, что если газета начнетъ давать хорошіе барыши, баронъ свой барышъ газет подаритъ; а если вы прогорите, то онъ этихъ денегъ и при документ требовать не станетъ. Да и напрасно было бы требовать съ тхъ, съ кого нечего взять… Итакъ, угодно вамъ?

— Я, право, думаю… — началъ Мойеръ. — Я думалъ, что баронъ купитъ… А если ужъ быть пайщикомъ, то, конечно, слдовало бы взять паевъ тысячъ на пятьдесятъ.

— Угодно вамъ тридцать тысячъ безъ всякихъ формальностей… Вотъ эти… — выговорилъ Ферштендлихъ. И послышался звукъ отворяемаго ящика стола. — Вотъ-съ: c'est `a prendre ou `a laisser.

— Нечего длать… — отозвался Мойеръ.

Наступила на мгновеніе пауза — и посл нея Ферштендлихъ спросилъ:

— Вы сочли? Тридцать, г. Мойеръ?

— Тридцать.

— Ну-съ. Теперь я надюсь, — выговорилъ Ферштендлихъ тмъ же сурово-повелительнымъ голосомъ, — что никогда не будетъ ни полъ-слова о барон въ газет.

И такъ какъ Мойеръ молча сдлалъ движеніе головой, то Ферштендлихъ прибавилъ:

— Я прошу васъ сказать мн это и дать слово.

— Конечно! Конечно! Даю вамъ слово, что никогда ничего, никакого намека не будетъ на барона. Помилуйте! Если онъ пайщикъ… Это понятно.

— Онъ не пайщикъ, милостивый государь. Деньги у васъ въ карман, а доказательствъ на это у меня нтъ никакихъ. Баронъ приказалъ подарить вамъ эти деньги, чтобы вы оставили его въ поко, не поносили бы его, не грязнили его честное имя. Ну-съ, вотъ все…

Собесдники поднялись… И Ферштендлихъ пошелъ провожать гостя въ переднюю.

Когда хлопнула дверь, вс со смхомъ двинулись съ мстъ, на встрчу ему.

Ферштендлихъ явился сіяющій.

— Молодецъ вы! Молодецъ! — воскликнулъ шутливо-восторженно Вертгеймъ. — Вы дипломатъ!.. Инквизиторъ! Кампеадоръ! Конкистадоръ, Вильгельмъ Завоеватель, Талейранъ и Торквемада! Вы ихъ всхъ олицетворяли!

— Ничего. Недурно, — улыбнулся Герцлихъ. — Мн больше всего нравилось, что вы все забывали его фамилію.

— Еще бы!.. Помилуйте… Monsieur, — показалъ онъ на усатаго господина, — могъ бы думать, что предо мной сидитъ кто-нибудь другой: Голосъ ничего не доказываетъ. По крайней мр, онъ два-три раза назвался самъ, и вовсе не протестовалъ, когда я его называлъ Мойеромъ. Ну-съ, а теперь за дло… Перечтите, г. стенографъ. А мы выслушаемъ, чтобы убдиться, что ничего не пропущено и не искажено…

Вс сли вновь. Стенографъ началъ нсколько медленно, но ровно читать написанное имъ и повторилъ дословный разговоръ Ферштендлиха съ журналистомъ.