Экзотики

А между тмъ въ этой комедіи есть будто какая-то искренность! Онъ вдь чувствуетъ, что говоритъ, и въ то же время рисуется. Этимъ чувствомъ бахвалится, что-ли? Должно быть, истинные актеры такъ и играютъ. Нутромъ играть — прозывается. Дубовскій доказывалъ, что виновата во всемъ русская распущенность, виновата Русь, славянская кровь. Однимъ словомъ, чуть не вс города россійскіе отъ Днпра до Урала, Рюрикъ, Синеусъ и Труворъ, монгольское иго, индо-европейская раса, все было непосредственно виновато въ разореніи Эми. Князь слушалъ, врилъ и сочувствовалъ, но все-таки смотрлъ бодро и думалъ:

«Да, да. Россійская такая натура… Вс мы такъ. А все-таки, еслибы не это, то никогда бы я не былъ теперь ея женихомъ. Стало быть, все слава Богу»!..

Рудокоповъ, слушая, думалъ:

«Да. По-россійски… Снявши голову, по волосамъ плакать, да еще на зеркало пенять. И отчего это французъ или англичанинъ, надлавъ бдъ, наглупивъ, напакостивъ, никогда не приплетаетъ и не обвиняетъ Францію или Великобританію? Англичанинъ даже и сожалть ни за что никогда не станетъ въ данномъ случа. Фактъ — и конецъ! Нечего нюни разводить! А французъ даже станетъ доказывать самому себ, что такъ именно и слдовало поступить, и только прибавитъ: „Никто и ничто не виновно. Pas de chance! Вотъ въ чемъ причина“.

Когда Дубовскій кончилъ свое нытье, высморкался и отчасти успокоился, Рудокоповъ счелъ возможнымъ начать объясненіе.

— Я явился въ Парижъ, Владиміръ Ивановичъ, — началъ онъ, — исключительно за тмъ, чтобы повидать васъ и объясниться по порученію Любови Борисовны. Князь выдетъ тотчасъ въ Россію, а я вернусь обратно въ Баньеръ, чтобы передать ей все, что узнаю отъ васъ. Она желаетъ знать, какъ все это произошло и въ какомъ именно положеніи находятся дла.

— Конечно! конечно! Я это отлично понимаю! Она никогда не вмшивалась. Увы, кабы она вмшивалась въ мое управленіе, можетъ быть этой бды и не случилось бы.

„Мое почтеніе! — подумалъ Рудокоповъ. — И она виновата“.

— Дло простое. Я, какъ сказывается, зарвался! Я испугался тому назадъ мсяца три-четыре, — все висло на волоск, и я ршился сдлать этакій оборотъ, всегда удающійся. Этакій, знаете, volte-face. — Дубовскій взмахнулъ рукой, описывая кругъ. — Ну, и…

— Все ухнуло? — выговорилъ Рудокоповъ мрачно.

— Да, все пропало…

— Какъ это всегда и бываетъ! — выговорилъ снова Рудокоповъ тмъ же голосомъ.

— Нтъ, нтъ! — вскрикнулъ и оживился Дубовскій:- это особенное несчастіе! Еслибы не эта рчь императора Вильгельма, которая тутъ смутила всхъ, ничего бы не было. И подумать, Боже мой, что нсколько словъ, сказанныхъ монархомъ, могутъ разорить сотни семействъ! Это преступно… Это грхъ. Я бы это, на мст… на мст… Я бы запретилъ!

— Такого мста нтъ, Владиміръ Ивановичъ. Это мсто занимаетъ Господь Богъ. Онъ одинъ можетъ имп. Вильгельму запретить выражать свои мысли. Но, право, германскій или какой другой монархъ тутъ не при чемъ. Не это, такъ что-нибудь другое приключилось бы. Какая-нибудь бомба, брошенная въ Париж въ палат, или просто газетная утка. Скажите-ка лучше, когда вы позволите мн быть у васъ, чтобы узнать вс подробности положенія дла. Я бы просилъ васъ ускорить это, чтобы скорй, если не успокоить, то хотя привезти какой ни на есть отвтъ Любовь Борисовн. Я бы желалъ выхать хоть посл завтра.

— Я ничего не могу вамъ сказать. Я, по правд, самъ въ туман! Обратитесь къ барону Герцлиху, онъ вамъ все изложитъ и объяснитъ. Я даже хорошенько, не знаю, на какихъ бумагахъ произошелъ самый главный ударъ. Но вдь это безразлично — т или другія.

— Въ такомъ случа, вы позволите мн повидать барона отъ вашего имени и отъ имени Любови Борисовны?

— Конечно!

Рудокоповъ поднялся и раскланялся.

— Куда же вы? — спросилъ Дубовскій.

— Прямо къ барону Герцлиху!

— Но обдаемъ мы вмст? — воскликнулъ Соколинскій. — И весь вечеръ проведемъ вмст?

Рудокоповъ хотлъ что-то отвчать, но князь схватилъ его за об руки и воскликнулъ:

— Нтъ, нтъ, Адріанъ Николаевичъ, мы съ вами въ дорог подружились. Я прежде васъ, по правд сказать, недолюбливалъ. Вы всегда смотрли какимъ-то букой, съ вами страшно было заговорить. А теперь я васъ узналъ ближе и полюбилъ. Мы весь день проведемъ вмст, и если завтра вы не выдете обратно, то и завтрашній день проведемъ вмст.

Все это было сказано съ такимъ неподдльнымъ добродушіемъ и чувствомъ, что Рудокоповъ по невол смягчился, пожалъ руку князю и отвчалъ:

— Хорошо!

XI

Разумется, у барона Герцлиха Рудокоповъ ничего въ этотъ день не добился; онъ даже видлъ барона на нсколько мгновеній. Его рвали на части всякаго рода личности. Оказалось, что на парижской бирж произошла наканун паника, и многія крпкія головы закружились… Не только мелкота, но и многіе тузы биржевые струхнули.

Были, однако, люди, которые торжествовали. Въ числ этихъ былъ и баронъ. Онъ наканун произвелъ ловкій биржевой манёвръ. Умнье ли помогло, или чутье, или нчто особенное, — какой-нибудь фортель, въ которомъ не признаются, — но дло въ томъ, что, при общей сумятиц отъ паденія бумагъ и проигрышей, у барона Герцлиха въ кассу перевалило лишнихъ тысячъ триста франковъ и ожидалось чуть не столько же.