Экзотики

— Вотъ вы меня вчера именно въ качеств «жида» заподозрили въ томъ, что я разорилъ Дубовскаго и поживился на его счетъ. Признаюсь, вы мн вчера понравились, когда стали прямо и строго мн выговаривать и намекать, что я смошенничалъ, ограбилъ вашего Владиміра Ивановича, и такіе благіе совты ему подавалъ, что вс его деньги положилъ себ въ карманъ.

Фигура Герцлиха, его голосъ, улыбка, такъ ярко говорили въ его пользу, что Рудокопову стало совсмъ совстно за его подозрнія, и онъ заявилъ это барону.

— Простите меня, баронъ. Я тутъ не спеціалистъ, а лично васъ я не зналъ.

— Прощаю, прощаю. Вы мн очень нравитесь, господинъ «мужикъ» Рудокоповъ. Въ нашъ вкъ льстецовъ, подлецовъ и лгуновъ, право, пріятно встртить человка, рзко выражающаго свое мнніе и прямо говорящаго человку: «вы воръ!» по одному подозрнію! Обыкновенно же люди, съ поличнымъ поймавъ вора, называютъ его страннымъ или загадочнымъ человкомъ… Покуда судъ не крикнетъ имъ въ уши: «Воръ! Грабитель!» — Какая тутъ загадка?! Да, господинъ докторъ и «мужикъ», если мн когда понадобится хорошій, крпкій человкъ, здоровый нравственно, я къ вамъ обращусь.

— Спасибо, баронъ… А я, чтобы доказать… завтра я переведу изъ Ліонскаго Кредита въ контору Герцлиха вс свои сбереженія, все нажитое трудомъ. Немного, тысячъ тридцать…

— Спасибо, докторъ. Не раскайтесь…

И новые пріятели крпко пожали другъ другу руки.

XII

Между тмъ, баронъ Герцлихъ былъ въ этотъ день собственно не въ дух съ самаго утра.

У него было дло на рукахъ, вовсе не касающееся его финансовыхъ оборотовъ. Вдобавокъ, дло скверное, грязное. Надо было длать нчто, что ему претило какъ честному человку. А поступить иначе онъ не могъ. Уже давно откладывалъ онъ это дло, но наконецъ пришлось за него взяться.

Отпустивъ Рудокопова, онъ вспомнилъ.

— Ахъ, да!.. Фуй!.. Was f"ur…

И онъ не договорилъ… Онъ хотлъ сказать: что за гадость, мерзость!

Черезъ полчаса онъ былъ въ карет и халъ на квартиру своего повреннаго въ длахъ и фактотума. Когда баронъ вошелъ въ гостиную Ферштендлиха, онъ нашелъ у него молодого Вертгейма, какого-то молодого француза, его друга, фамилію котораго онъ забылъ, и другого усатаго господина, уже пожилого, съ военной осанкой, но державшагося скромно въ сторон, какъ еслибы онъ былъ не гость, а явился по обязанности.

Баронъ поздоровался съ Вертгеймомъ и отвтилъ кивкомъ головы на общій поклонъ.

— Ну-съ, позвольте васъ просить, баронъ!.. Пора, уже четыре часа. Онъ можетъ сейчасъ здсь быть, — сказалъ Ферштендлихъ.

Баронъ прошелъ оффиціальный кабинетъ хозяина и въ слдующей небольшой рабочей комнат опустился на кресло. Вс двинулись и явились сюда вслдъ за нимъ. Сюда же былъ позванъ низенькій человчекъ, невзрачный на видъ, уже старичокъ, который всмъ поклонился какъ незнакомый. Въ рукахъ его былъ свертокъ.

Ферштендлихъ взялъ маленькій столъ, поставилъ его за самой дверью въ кабинетъ и, обратясь къ старику, спросилъ, удобно ли ему будетъ. Тотъ только поклонился… Затмъ онъ приставилъ къ столику стулъ, развернулъ свой свертокъ и разложилъ линованную бумагу и карандаши.

Вс сидли молча, въ ожиданіи.

— Мн это страшно непріятно! — выговорилъ вдругъ Герцляхъ, — то-есть, гадко. Точно въ руки берешь что-нибудь отвратительно вонючее.

— Что длать, баронъ, — отозвался Ферштендлихъ. — Защищаясь отъ разбойниковъ, приходится иногда быть убійцей.

— Я говорю, что надо было это давно сдлать, — сказалъ Вертгеймъ твердо.

— Теб сколько лтъ? — улыбнулся баронъ. — Двадцать? А мн скоро шестьдесятъ. Что теб кажется возможнымъ и должнымъ, мн кажется… Ну, да что же теперь толковать! C'est, presque fait.

И снова наступило молчаніе въ комнат.

Въ передней раздался звонокъ и вс будто встрепенулись, только Герцлихъ не шелохнулся, сидя на диван. Ферштендлихъ быстро вышелъ. Уходя, онъ оставилъ дверь въ кабинетъ свой непритворенной вершка на два. Старичокъ тотчасъ же придвинулъ столикъ поближе и поставилъ его за полуоткрытой половиной двери.

Чрезъ минуту въ кабинет раздались голоса. Ферштендлихъ принималъ гостя. Старичокъ уже сидлъ и строчилъ. Ферштендлихъ объяснялъ прибывшему, что баронъ Герцлихъ не могъ пріхать и поручилъ ему, какъ повренному, переговорить подробно о дл, ихъ интересующемъ, и что гость можетъ объясняться, такъ, какъ если бы передъ нимъ былъ самъ баронъ.

— Съ удовольствіемъ, — отозвался гость развязно и весело. — Я знаю васъ, г. Ферштендлихъ. Кто же васъ не знаетъ въ Париж! А мы, журналисты, обязаны знать такихъ людей, какъ вы.

Это былъ Жакъ Мойеръ.

Послышался звукъ колесиковъ придвинутаго кресла и затмъ, у самой полупритворенной двери раздался отчетливо голосъ. Мойера:

— Невольте видть, я давно предлагалъ барону очень выгодную операцію: купить «Le Parisien» за сто-пятьдесятъ тысячъ… Это — грошъ, принимая въ разсчетъ распространеніе въ Париж этой новенькой и маленькой газетки.

— Но вамъ извстно, господинъ… Виноватъ… Ваша фамилія?

— Мойеръ.

— Вамъ извстно, г. Мойеръ, что у барона есть газета. Онъ купилъ ту самую, въ которой вы даже, кажется, участвовали.

— «Mappemonde»! Да. Немного, недолго…

— Слдовательно, согласитесь сами… имть дв газеты не иметъ смысла.