Экзотики

Когда онъ кончилъ, то вс одобрили текстъ, но затмъ гулко разсмялись…

Стенографъ показалъ имъ на одно мсто страницы и замаралъ его карандашомъ. Это было слово барона: «мошенниковъ», записанное имъ… по привычк.

— Ну-съ. Теперь ваше дло, — сказалъ Ферштендлихъ, обращаясь къ усатому господину. — Завтра г. стенографъ доставитъ намъ это. Я велю набло переписать, баронъ и мы вс подпишемся и передадимъ вамъ какъ стенографическій отчетъ, такъ и наше заявленіе. Завтра вечеромъ все уже будетъ у васъ.

Черезъ минуту въ квартир Ферштендлиха оставался только баронъ и молодой Вертгеймъ.

— Вотъ что, мой дорогой Ферштендлихъ, — заговорилъ баронъ. — Не печальтесь, и не волнуйтесь, и не раздражайтесь… Я ршилъ не преслдовать его судомъ… Обождемъ. Достаточно — просто держать его въ рукахъ одной угрозой.

— Какъ прикажете, — висло отозвался этотъ.

XIII

Съ того часа, что Соколинскій былъ въ Париж, онъ внутренно волновался и колебался. Въ немъ возникъ вопросъ: създить ли повидаться къ старинной пріятельниц, Діан. Ему казалось, что въ качеств объявленнаго жениха хать въ подобному близкому другу неловко, неблаговидно, не длается. Однако, почему неблаговидно и «не длается» — князь отвчать себ не могъ, а отвчалъ вопросомъ: «Отчего собственно»?

— Что-жъ такое! Повидаться, поговорить, провести часа два весело. Объявить о своей женитьб. И больше, конечно, не видаться… потомъ.

Въ сумерки князь ршилъ, что хать въ Діан — «свинство» передъ невстой, и кром того потому еще не надо, что Діана обладаетъ талантомъ — человка быстро завертть. И даже очень скоро и безъ труда можетъ она заставить длать то, чего не хочешь. Князь приписывалъ это ловкости женщины, а не собственной безхарактерности. За обдомъ и посл обда онъ ршилъ ни за что не хать.

А часовъ въ девять вечера онъ взялъ фіакръ и далъ нумеръ дома въ улиц Vivienne, гд жила Діана…

Исторія князя и Діаны была такова, какія повторяются каждый годъ въ Париж съ русскими «boyards et princes», которые влюбляются въ звздочекъ театральнаго міра.

Марія Крюшоне была «lanc'ee» княземъ и стала Діаной д'Альбре, имла успхъ на сцен, поклонниковъ и деньги… деньги… Но по отношенію къ нему лично этотъ случай былъ все-таки хотя и вульгарнымъ, но романомъ… Соколинскій, будучи въ гвардіи, сошелся съ двумя женщинами. Съ танцовщицей, которую его товарищи прозвали «вахмистромъ» за ея вншность, и затмъ съ какой-то поджарой, угрюмой двицей, дочерью мелкаго чиновника изъ таможни.

— Экъ его угоразживаетъ! — шутили товарищи по полку.

Оба эти романа были только нелпы и смшны.

Встртивъ и увидвъ на подмосткахъ молодую Марію Крбшоне, князь будто ршилъ отомстить Скритицыной за ея отказъ. Такъ онъ думалъ… Но вскор онъ если не привязался сердечно, то просто сильно влюбился въ красивую, дерзко-умную и хитрую женщину. Актриса до мозга костей, она плохо играла на сцен и была выше головой всякой Рашели и Ристори въ жизни. Около полугода прожилъ съ ней князь въ Париж, но это была не жизнь… Онъ кубаремъ или турманомъ вертлся. Это была своего рода служба. И много трудне, и хлопотливе, и даже разорительне военной его службы. Относительно денегъ Діана была бездонной бочкой. Но денегъ князю было не жаль для «такой» да еще обожающей его женщины… Главное, что утомило его — была масса друзей Діаны. Цлый полкъ! Цлая орава! Легіонъ! Онъ почти ни разу даже не пообдалъ эапросто, такъ какъ ежедневно они бывали въ ресторанахъ со всей этой оравой и ежедневно бывали скоре пиры, нежели обды. Слово «обдъ» къ этому сборищу, которое ло и пило на счетъ князя, было неподходящее.

При всемъ своемъ добродушіи, князь оглядывался на своихъ convives, друзей Діаны и поклонниковъ, и невольно думалъ:

«Господи, да они не дятъ, они поглощаютъ! Хоть подъ столъ и стулья гляди, — куда это все исчезаетъ»!

И дйствительно, поклонники Діаны, приглашаемые ею всякій день въ одинъ изъ самыхъ дорогихъ ресторановъ, поглощали… Что бы ни спрашивалось, что бы ни подавалось на столъ и въ какомъ бы то ни было количеств, все это пропадало, и блюда уносились пустыя. Когда бывали въ блюд косточки, то и т, кажется, оставались не въ надлежащемъ количеств на тарелкахъ. Самыя мелкія, казалось, тоже исчезали. Вино, разумется, лилось «Арагвой и Курой», какъ острили въ полку. Князь платилъ за эти обды разъ въ недлю по субботамъ и платилъ сумасшедшія деньги.

И этихъ денегъ ему было жаль.

Если бы собрать все то, что было уплачено за эти обды, иногда и ужины, то, конечно, можно бы было купить небольшое имніе. Но это была все-таки капля въ мор сравнительно съ тми требованіями, которыя предъявляла Діана.

Наконецъ, за все время ихъ сожительства она пилила — то ласкала, то грозила, то бранилась, то умоляла князя — подарить «deux pendants», — что значило крупныя брилліантовыя серьги. Князь упирался, такъ какъ Діана заявила, что пару серегъ мене двадцати-пяти тысячъ франковъ она, конечно, не ршится вдть въ уши, боясь осрамиться. Она называла другихъ demimondaines, у которыхъ были въ ушахъ серьги въ сто тысячъ и боле.

— Да вдь ихъ пріятели чуть не Ротшильды! — восклицалъ Соколинскій.