— Ну да, — соглашалась Діана, — за то же я и прошу дешевыя, въ двадцать пять тысячъ.
И только въ конц этого круговорота среди Парижа, когда князь ршился спастись бгствомъ въ Россію, хотя бы на время, онъ купилъ свой отпускъ парой серегъ въ двадцать тысячъ.
Въ сущности отношенія ихъ таковы были, что князь боялся заявить о своемъ намреніи хать въ отпускъ. Онъ самъ дивился, насколько боится Діаны, и не зналъ, когда именно, почему и какимъ образомъ попалъ въ полное, безграничное повиновеніе.
И купивъ свой отпускъ этой парой серегъ, онъ, подъ предлогомъ путаницы въ денежныхъ длахъ по имніямъ, слъ въ вагонъ позда, мчавшагося въ Кёльнъ, и былъ въ такомъ настроеніи духа, что заговаривалъ со всми пассажирами, весело болталъ даже съ кондукторомъ спальнаго вагона.
Пробывъ недолго въ Петербург, Соколинскій ухалъ въ Малороссію и оставался въ деревн вплоть до зимы. Когда многіе удивлялись, что онъ заслъ въ глуши, добродушный князь объяснялъ:
— Меня, господа, Парижъ и нкая Діана такъ охватили, что мн и въ полгода едва отдышаться и оправиться.
И въ немъ не было ни капли преувеличенія. Князь дйствительно отдыхалъ. Онъ счастливъ и радъ былъ погулять въ саду и парк или създить верхомъ одинъ, пойти въ лсъ или въ болото на охоту одинъ. Главное и доставлявшее ему истинное удовольствіе — было то, что онъ могъ позавтракать и пообдать одинъ.
Такъ прошло около четырехъ мсяцевъ. Наконецъ, деревенская россійская нирвана глуши заставила себя почувствова. Князь началъ хандрятъ и скучать. Переписываясь изрдка съ Дубовскимъ, зная, что Эми все еще свободна и скучаетъ, по словамъ ея дяди, князь, поколебавшись съ недлю, ршился и написалъ Скритицыной… Онъ сдлалъ ей второе предложеніе.
Письмо Дубовскаго черезъ дв недли извстило его изъ Парижа, что Эми очень благодаритъ за честь и т. д.
Соколинскій пріунылъ окончательно. Затмъ онъ началъ-было ухаживать за красивой хохлушкой, дочерью дьякона, но бросилъ… И однажды вдругъ написалъ онъ письмо Діан. Цлое нжное посланіе… Прошелъ мсяцъ, но отвта не было. Очевидно, что она шибко «lanc'ee» Соколинскимъ, не нуждалась теперь въ русскомъ «boyard et prince». Красавица кокотка, однажды «пущенная», летитъ вверхъ, какъ ракета, съ трескомъ, все выше и выше, покуда не лопнетъ, т.-е. не умретъ съ голоду въ мансард, разбросавъ лвой рукой все, что загребла правой. Или же она, наоборотъ, уйдетъ на покой, постарвъ и подурнвъ, но съ капиталомъ въ банкирской контор, стало быть, renti`ere, или съ виллой гд-либо на берегу моря, стало быть и propri'etaire, вчно крашеная и нарумяненная и вкъ свой въ брилліантахъ, а стало быть на виду — «une ancienne». Все зависитъ отъ «человчности» натуры. Чмъ боле подобная женщина «человкъ», тмъ врне умретъ съ голоду и холоду на чердак.
Когда въ глушь Малороссіи пришло письмо съ французской маркой и князь прочелъ путанное и безграмотное посланіе на двухъ страницахъ маленькаго листка, то сталъ тотчасъ же собираться въ Парижъ. Невдомо — какъ и почему, въ княз заговорила будто ревность. Изъ нсколькихъ строкъ онъ узналъ, что женщина, которую онъ пустилъ въ ходъ, лансировалъ, находится въ дружескихъ отношеніяхъ и на попеченіи милліонера португальца, и что она, конечно, будетъ очень рада, если увидитъ князя у себя въ гостяхъ, но о прошломъ нечего и заикаться, прошлое невозвратимо, и они будутъ лишь de grands amis.
Не напиши всего этого хитрая Діана, быть можетъ Соколняскій просбирался бы еще до средины зимы, застрялъ бы по дорог въ Петербург, или бы совсмъ не выхалъ. Но это письмо или большая записка прежняго предмета страсти взбудоражила его. Казалось, онъ наивно воображалъ, отдыхая въ своемъ дивномъ малороссійскомъ имніи, что Діана ждетъ его въ Париж, какъ нкая новая Пенелопа.
Черезъ дв недли посл этого португальцу было отказано отъ должности, но у князя хватило силы вертться и путаться, съ Діаной только на два мсяца. На этотъ разъ онъ сдлалъ долгъ въ сорокъ тысячъ только и, вырываясь изъ рукъ красавца-паука, велъ себя храбре, чмъ въ первый разъ. Онъ не купилъ своего отпуска подаркомъ, а просто и смло заявилъ, что узжаетъ.
Діана гнвно упрекала его, что онъ разстроилъ ея отношенія съ португальцемъ для того, чтобы бросить ее на произволъ судьбы черезъ два мсяца.
— Me flanquer dans la rue, — выразилась она, — sur le pav'et…
Но князь обозлился и отвтилъ шуткой:
— Dans une rue pav'ee en diamants!
И это было врно. По всему видно было, что Діана не изъ тхъ, что разбрасываютъ лвой рукой то, что загребаетъ правая. Совершенно случайно князь узналъ, что большой доходный домъ въ улиц Vivienne, гд она жила, принадлежитъ ей, и даже если у нея, помимо этого дома, нтъ ничего, то и это уже очень хорошее состояніе.
Соколинскій вспомнилъ, что еще когда онъ ухаживалъ за дочерью консьержи Маріей Крюшоне, то она говорила, что надется къ тридцати годамъ имть treize cents. И она часто повторяла: