Виктор Георгиевич прикрыл глаза рукой и взглянул на мир через пальцы. Залу заливал невозможный белый свет, который шёл с потолка, из люстр, которые до этого не были заняты свечами. По краям стен ближе к потолку располагались также лампы накаливания, которые до этого были скрыты драпировкой.
Достопочтенная публика щурилась и пребывала в состоянии полнейшего шока.
– Добро пожаловать на первый в Москве электрический бал! – проорал граф и расхохотался, явно довольный произведённым эффектом. Дюпре раскланивался во все стороны, ловя на себе восхищённые взгляды. Победоносцев пытался отыскать графиню, но не смог. «Ей-богу, как в театре!» – сказал кто-то слева. Все облегчённо рассмеялись и искупали хозяина в робких аплодисментах. Кто-то даже несколько раз на разрыв крикнул «браво!»
Победоносцев не мог больше выносить происходящего фарса и выбежал на улицу раскурить трубку. Перед глазами его гуляли разноцветные круги.
Зыбкин, который дежурил на лестнице, побежал вслед за ним:
– Вы думаете, это и есть потрясение? Электрический свет? Для этого ему и нужны были батареи. А как же террористический заговор?
На улице хлестал плотный косой ливень. Вкупе с укутавшим сад туманом он был похож на свисающий с неба кусок тюля.
– Это не меняет главного, – ответил Победоносцев, прикуривая трубку. – Он международный преступник. И мы его арестуем.
Кареты блестели почерневшими кузовами. Лишь в пролётке, которая привезла Дюпре, всё так и сидел неподвижно громадный извозчик, не обращая внимания ни на ливень, который окатывал его, ни на собственное одиночество.
«Даже воротник не поднял…» – подумал обер-полицмейстер. В горле у него забурлил страшный гнев. Он покинул протекцию жестяного козырька и пошёл широкими шагами по вспенившейся от струй воды земле по направлению к повозке. Ливень обрушился и на него, забарабанил по плечам и лысине.
– Куда вы без зонта? – крикнул Зыбкин.
Широкими шагами Победоносцев добрался до пролётки и ткнул извозчика в плечо:
– Очнись, скотина!
Тело никак не отреагировало. Виктор Георгиевич заглянул под картуз на синеватое лицо.
– Вставай, говорю! Дурак!
Наконец он дёрнул мужика за армяк что есть мочи. Тот накренился и начал заваливаться. Победоносцев пробовал удержать его, но сапоги выскользнули из-под ног, и он, сам не понимая как, оказался на четвереньках у подножки пролётки. Победоносцев успел лишь увидеть двух слуг с фонарями, спешащих к нему. В следующий момент громадное тело пригвоздило его к земле.
– Вы в порядке, Ваше превосходительство? – спросил рослый лакей, поддерживая обер-полицмейстера за подмышки.
Победоносцев вперился глазами в тело извозчика, распластавшееся теперь перед ним в грязи. Картуз залетел под пролётку. Косматые, торчащие во все стороны и подо всеми углами волосы его напоминали сетки молний, которые то и дело продолжали подсвечивать небо.
– Труп! – вскрикнул Виктор Георгиевич, тыча пальцем в обстоятельство, которое замечал, казалось, он один.
– Где труп? Этот? Так какой же это труп. Это Ванька с Садовой, тот, который давеча алебарду у будочника отобрал. Это всем известно.
Труп вдруг неожиданно открыл глаза и ощерился на обер-полицмейстера кривозубым ртом. Затем он резво подпрыгнул на ноги и схватил Победоносцева за шею:
– Ах ты, морда жидовская!
Неизвестно, что произошло бы дальше, если бы со спины не появились дежурящие у дороги жандармы. Они повисли на руках великана, и тот завалился навзничь, орошая ночь матерными проклятиями.
– Сторожите этого, – приказал обер-полицмейстер перехваченным голосом.
И, так и будучи весь в грязи, шатаясь из стороны в сторону и проверяя на ходу, целы ли рёбра, побрёл нестройно и спотыкаясь в сторону особняка. Ему предстояло наконец закончить этот балаган.
Обер-полицмейстер прошёл мимо изумлённых лакеев, поднялся по лестнице и оказался в зале. Несколько людей отшатнулись от него, завидев мокрое и грязное одеяние.
Оркестр давал кадриль, но немногочисленные пары танцевали вяло. Большинство стояли по стенкам и стыдливо прятали лица за веерами.
Никто не радовался чудесам электрического света, как рассчитывал граф. Победоносцев догадывался почему. Под неправдоподобно былым и ярким электрическим светом заштукатуренные белилами лица выглядели как маски и отсвечивали искусственностью и мертвечиной. Несколько дам уже перешёптывались об этом в углу. Хорошо выглядели лишь дочери Шереметева. Те явно знали об этой особенности и торговали теперь свежими румяными лицами, которые на фоне их замазанных пудрой соперниц выглядели как ангелочки с картин итальянских живописцев эпохи Возрождения. Несмотря на несуразность лиц и широкую кость, молодость их казалась теперь свежим дуновением по сравнению с гипсовыми масками.
Кавалеры, знатные и не очень, образовали небольшую очередь в надежде подержаться в танце за пухлые шереметевские талии.
Граф, будучи ну совсем уже пьяным, танцевал с женой в центре зала, мешая остальным размахами своего тела, и беспрестанно хохотал.
Обер-полицмейстер спрятался за колонной, чтобы не привлекать излишнего внимания, и отыскивал глазами Дюпре.