Эмма

Портрет! Как он им восхищался! А стихотворная загадка? А сотни других обстоятельств, которые, казалось, так ясно указывали на Харриет? Стихи, конечно же, не подходили никому: сперва «быстрый ум», потом «нежнейшие глаза»! Ералаш из слов, в котором нет ни вкуса, ни правды. Разве можно было понять, что значит эта чепуха? Несомненно, в последнее время викарий зачастую слишком уж любезничал с ней самой, но она приписывала это недостатку воспитания и такта — одному из многих свидетельств того, что он не всегда вращался в лучшем обществе и потому при всем своем желании быть приятным подчас не блистал подлинным изяществом манер. До сего дня Эмме ни на минуту не приходило в голову, что комплименты мистера Элтона не простая дань уважения ей как подруге предмета его воздыханий.

За то, что нынче эта мысль ее посетила впервые, следовало благодарить зятя. Да, братьям Найтли нельзя было отказать в проницательности. Ей вспомнилось, как старший предостерегал ее, говоря, что мистер Элтон не захочет жениться без выгоды. Она залилась краской, поняв, насколько глубже он, мистер Найтли, постиг характер этого человека. Как тяжко было сознавать такое! Но ведь викарий так часто выдавал себя не за того, кем был, скрывая гордыню, высокомерие, самодовольство. Сколь на многое он притязал и сколь мало заботился о чувствах других!

Вопреки обыкновенному порядку вещей, мистер Элтон, открывшись Эмме, упал в ее глазах. Признание сослужило ему дурную службу. Его пылким словам она не поверила, а его надежды оскорбили ее. Он намеревался выгодно жениться и до того вознесся, что, посмев остановить выбор на ней, только притворился влюбленным. Жалости к нему Эмма не испытывала: ежели он и страдал от разочарования, то по заслугам. Ни в речах его, ни в манерах не было истинной любви. На вздохи и любезности он не скупился, но сколько в них слышалось притворства! Нет, не стоило обременять себя состраданием к нему. Он лишь хотел возвысить и обогатить себя, и, если мисс Вудхаус из Хартфилда, наследница состояния в тридцать тысяч фунтов, оказалась менее легкой добычей, нежели он воображал, он наверняка направит свои старания на мисс Кого-Нибудь, способную принести ему тысяч десять-двадцать.

Но говорить, будто она поощряла и понимала его намерения — словом, будто она собиралась выйти за него замуж? Вообразить себя равным ей по положению и уму? Смотреть с пренебрежением на ее подругу, так хорошо сознавая различия между собой и теми, кто стоит ниже, и притом не видеть, как далек он от вышестоящих? Это казалось возмутительней всего.

Быть может, не следовало ждать от мистера Элтона понимания того, насколько Эмма превосходит его талантами. Он, вероятно, потому и не мог оценить ее тонкий ум, что сам таковым не обладал, но должен был знать, что она несоизмеримо выше его по богатству и знатности, что Вудхаусы, молодая ветвь весьма древнего рода, давно обосновались в этих краях, а об Элтонах здесь никто и не слыхивал. Поместье Хартфилд, не будучи обширным, являло собой нечто вроде маленького клина, врезанного в земли аббатства Донуэлл, к которому принадлежало и селение Хайбери. Но ежели принять во внимание другие источники богатства, то Вудхаусы лишь немного уступали хозяевам Донуэлла и соответственно своему влиянию стояли на высшей ступени местного общества, в которое мистер Элтон вошел менее двух лет назад, чтобы по мере сил пробивать себе дорогу, имея связи только в среде торговцев и не будучи ничем примечателен, кроме своего сана и своей учтивости. И такой человек мог вообразить, будто она в него влюблена, и даже более того: был, по всей видимости, в этом уверен! Мысленно выбранив его за тщеславие, несообразное с внешней обходительностью, Эмма вынуждена была честно признать, что собственная ее любезность, ее исключительное дружелюбие и внимание могли ложно обнадежить человека, не блещущего ни особенным умом, ни наблюдательностью, ни тактом и потому не вникающего в истинную причину оказываемого ему теплого приема. Викарий был именно таков, и не следовало удивляться, если он возомнил себя избранником мисс Вудхаус. Ежели Эмма неверно истолковала его чувства, то и он, ослепленный своекорыстием, мог понять ее превратно.

Именно она совершила первую и худшую ошибку: до чего глупо подталкивать людей, кто бы они ни были, навстречу друг другу! Эмма зашла слишком далеко, взяла на себя слишком многое, обратила серьезное дело в игру и запутала то, чему пристала простота. Встревоженная и пристыженная, она твердо решила больше так не поступать.