Эмма

То, как прочно они были привязаны к Хайбери, вредило обоим, а вернее, всем троим. Ни один из них не мог уехать или переменить общество, а посему им приходилось встречать друг друга и, сколько это было возможно, скрывать мучившую их неловкость.

Трудность положения Харриет усугублялась, кроме прочего, тем, что и наставницы, и старшие ученицы в школе миссис Годдард отзывались о мистере Элтоне не иначе как с обожанием. Только в Хартфилде она слышала, как о нем говорили с охлаждающим спокойствием или нелицеприятной правдивостью. Если она и могла найти лекарство от своей раны, то лишь там, где эта рана была ей нанесена. Эмма же предвидела, что не сумеет примириться сама с собой до тех пор, пока не увидит Харриет на пути к выздоровлению.

Глава 18

Мистер Фрэнк Черчилл не приехал. Когда приблизилось назначенное время, миссис Уэстон нашла подтверждение своим опасениям в извинительном письме. К безграничному его сожалению, ему не позволили отлучиться, однако он все же надеялся посетить Рэндалс «по прошествии некоторого времени».

Разочарование миссис Уэстон было чрезвычайно сильно — сильнее, в сущности, чем разочарование ее супруга, — хотя она, в отличие от него, ждала обещанного визита с трезвым сомнением. При склонности мистера Уэстона видеть все в чересчур благоприятном свете огорчение его обыкновенно оказывалось слабее предшествующей радости, ибо, имея сангвинический темперамент, он легко переносился от неудачи настоящего момента к новым надеждам. С полчаса им владело неприятное удивление, но затем он нашел, что, ежели Фрэнк приедет месяца через два-три, это будет даже лучше. Наступит весна, и юноша, несомненно, сможет пробыть в Рэндалсе дольше, нежели зимой. Подобные рассуждения быстро возвратили мистеру Уэстону прежнее спокойствие, миссис же Уэстон преисполнилась тревожного ожидания новых извинений и отсрочек. Беспокоясь о том, как бы муж не огорчился, она сама огорчалась куда больше.

Эмма была теперь не в том настроении духа, чтобы воспринять отсутствие мистера Фрэнка Черчилла иначе, нежели как разочарование для ее друзей. Знакомство с ним уже не пробуждало в ней прежнего интереса. Не искушений она хотела, но покоя. И все же, чтобы произошедшая в ней перемена не сделалась слишком заметна, она сочла необходимым со вниманием войти в обстоятельства дела и ответить на разочарование мистера и миссис Уэстон таким горячим участием, какое естественно между добрыми друзьями.

Первой сообщив новость мистеру Найтли, Эмма отозвалась о Черчиллах с негодованием, вероятно, даже несколько превзошедшим необходимое. Затем, продолжая разыгрывать чувства, коих не испытывала, она сказала, как много приобрел бы в лице мистера Фрэнка Черчилла их тесный провинциальный кружок, как приятно видеть новых людей и каким радостным событием для всего Хайбери будет его приезд. Наконец, снова заговорив о Черчиллах, запретивших сыну посетить отца, Эмма оказалась вовлеченной в спор с мистером Найтли и, внутренне смеясь, обнаружила, что утверждает противоположное подлинным своим мыслям и использует доводы миссис Уэстон против себя же самой.

— Черчиллы, очень может статься, в самом деле поступили дурно, — холодно заметил мистер Найтли, — но, полагаю, он все же приехал бы, имея к тому желание.

— Не пойму, отчего вы так говорите. Желание приехать очень сильно в нем, но дядя и тетя его не пускают.

— Не может быть, чтобы он, если хочет, не изыскал возможности посетить отца. Без доказательств я в это не поверю.

— Как странно! Чем мистер Черчилл столь провинился перед вами, что вы возомнили его этаким противоестественным созданием?

— Если он, по примеру тех, кто его воспитал, научился свысока глядеть на своих родных и не заботиться ни о чем, кроме собственного удовольствия, то я отнюдь не нахожу это противоестественным. Напротив, это естественнее, чем можно бы желать. Молодой человек, взращенный людьми гордыми, себялюбивыми и привыкшими к роскоши, и сам, вероятнее всего, будет горд, себялюбив и привычен к роскоши. Стоило Фрэнку Черчиллу пожелать свидеться с отцом, и он сумел бы это сделать с сентября по январь. Мужчина его возраста (ему, верно, уж исполнилось двадцать три, а то и двадцать четыре года?) не может не располагать средствами, достаточными для такой поездки.

— Вам легко так говорить и думать, ведь вы всегда были сам себе хозяин. В том, что касается положения зависимого человека, худшего судьи, чем вы, не сыскать. Вам неизвестно, каково приспосабливаться к чужому норову.

— Нельзя предположить, чтобы мужчина двадцати трех или двадцати четырех лет настолько был лишен свободы мысли и действия. Ни в деньгах, ни в досуге он, как нам известно, не нуждается. И денег, и досуга ему отпускается в таком избытке, что он охотно тратит их там, где собираются самые закоренелые бездельники королевства. Знакомые нет-нет, да и встретят его то в одном приморском городе, то в другом. Недавно, к примеру, он был в Уэймуте. Выходит, Черчиллы все же отпускают его от себя.

— Порой — да.