Эмма

В тот же вечер, когда гости уехали, мистер Вудхаус получил пространное церемонное письмо от мистера Элтона, который, пустив в ход самые пышные свои любезности, сообщил, что назавтра «намерен отправиться в Бат, дабы по настоянию друзей провести несколько недель у моря». Викарий «весьма сожалел о том, что разнообразные обстоятельства как природного, так и делового свойства» не позволили ему лично проститься с хозяином Хартфилда, чье дружеское гостеприимство навечно останется предметом его благодарных воспоминаний, и ежели мистер Вудхаус чего-нибудь желал, то он, мистер Элтон, был рад исполнить просьбу.

Записка эта приятно удивила Эмму. Сейчас она только того и желала, чтобы викарий уехал, и сам отъезд его встретил у ней горячее одобрение, чего, однако, нельзя сказать о манере, в какой он донес сию благую весть до ее сведения. Мог ли он яснее выразить ей свою злость, нежели рассыпавшись в любезностях перед ее отцом, а о ней самой не обмолвившись и словечком? Ни единого комплимента мисс Вудхаус, даже имя не было помянуто — перемена казалась столь разительной, а торжественность тона письма столь неуместной, что это, как подумалось Эмме, не могло не возбудить в ее отце подозрений.

Мистер Вудхаус, однако, ничего не заподозрил. Старик так поражен был внезапностью отъезда викария и так тревожился о том, сумеет ли он благополучно возвратиться, что не заметил странности выражений. Более того, письмо принесло обитателям Хайбери немалую пользу, явив им новый предмет для беседы на протяжении долгого вечера. Отец говорил о своих опасениях, а дочь рассеивала их с обычной готовностью.

Теперь Эмма решила, что настала пора для объяснения с Харриет, которая, вероятнее всего, была уже почти здорова. Следовало быстрее сообщить ей неприятное известие, чтобы до возвращения мистера Элтона она успела излечиться не только от простуды, но и от сердечной раны.

Итак, следующим же днем Эмма отправилась к миссис Годдард, готовая понести кару тяжкого признания. Ей предстояло разрушить все надежды, ею же самою взлелеянные, явиться подруге в образе счастливой соперницы и разоблачить как грубую ошибку все те суждения, убеждения, наблюдения и пророчества, которые породил ее ум на протяжении последних шести недель. В Эмме с новой силой вспыхнул первоначальный стыд, и, увидав слезы подруги, она подумала, что уже никогда не сможет быть с собою в ладу.

Харриет очень хорошо приняла известие. Никого ни в чем не виня, она выказала беспримерную простоту и скромность, в тот момент весьма выгодные для ее приятельницы. В тогдашнем своем расположении духа Эмма высоко оценила Харриет, сочтя ее милую кротость более достойной любви, нежели свои собственные таланты. Не помышляя ни о каких жалобах, бедняжка решила, будто благосклонность такого джентльмена, как мистер Элтон, была бы для нее слишком высокой честью. Нет, никогда она не годилась ему в невесты, и лишь мисс Вудхаус, ее слишком добрый и слишком пристрастный друг, могла о таком подумать.

Слезы текли обильно, но в глазах невольной виновницы этого горя его безыскусственность была превыше гордого самообладания. Мисс Вудхаус слушала Харриет, всей душой сопереживая ей и всеми силами желая утешить. Это она, как теперь видела Эмма, оказалась для викария слишком благородна, а отнюдь не наоборот. С нее следовало брать пример, ибо подражание ей могло привести к счастью скорее, чем самый совершенный ум. Делаться несведущей простушкой было, пожалуй, несколько поздно, и все же Эмма покинула подругу с твердым намерением стать скромнее, проявлять более осторожности и всю оставшуюся жизнь обуздывать свое воображение. Способствовать благу Харриет и выказать дружескую привязанность к ней иначе, нежели попытками ее просватать, — отныне Эмма почитала это вторым своим долгом после попечения об отце. Привезя подругу в Хартфилд, мисс Вудхаус с неизменной добротой принялась занимать и развлекать ее, надеясь, что книги и беседы прогонят думы о мистере Элтоне.

Эмма знала: для этого необходимо время, сама же она не лучший советчик в сердечных делах, а сочувствовать привязанности к мистеру Элтону и вовсе не способна, — однако надеялась, что до возвращения викария молодость и полное отсутствие всякой надежды помогут ее компаньонке охладеть к нему настолько, чтобы возобновление обычного знакомства не было чревато проявлением или тем паче возгоранием сокрытого чувства.

Харриет все так же почитала мистера Элтона воплощением совершенства, не имеющим равных себе ни красотой, ни добродетелями. Ее любовь к нему оказалась, сказать по правде, много глубже, нежели Эмма предполагала, но, даже признавая это, мисс Вудхаус была уверена, что естественное побуждение каждой женщины — подавлять в себе невзаимное чувство, а потому раньше или позже оно неизбежно ослабнет. Если мистер Элтон, возвратившись, станет ясно и недвусмысленно выказывать равнодушие (в его усердии на этот счет Эмма не сомневалась), то Харриет едва ли сможет находить прежнее наслаждение в том, чтобы видеть его или о нем вспоминать.