Эпоха XX съезда: международная деятельность А. И. Микояна в 1956 году

Всем членам Политического бюро известно мое отношение к персональной политике (так в оригинале. – прим. перев.) партии по отношению к еврейским товарищам[713]. Это я неоднократно высказывал на заседаниях Бюро и индивидуальных беседах с членами Бюро. Личный состав руководящих звеньев государственного и партийного аппарата, рассматриваемый с национальной точки зрения, по моему мнению, создает преграду, затрудняющую расширение нашей базы, особенно в деревне, и в первую очередь в рабочем классе. Правда, можно и меня считать ответственным за такой высокий процент евреев в руководящем государственном и партийном аппарате, но главная вина за создавшееся положение вещей падает прежде всего на товарищей евреев. Как Генеральный секретарь партии[714] я не находил среди них не только понимания и поддержки моей точки зрения по вопросу о персональной политике, какую должна проводить партия, но, напротив, систематическая практика их персональной политики привела к тому, что они не соглашались с моей точкой зрения. Не соответствует истине тот факт, что только серьезный недостаток польских партийных кадров делает невозможным проведение иной, чем существующая теперь, персональной политики. Кадры никогда не вырастут, если партия не создаст соответствующих условий, т. е. если не будет выдвигать на ответственные посты самых способных товарищей из той среды, которой она располагает.

На основе ряда наблюдений можно с полной ответственностью заявить, что часть еврейских товарищей не чувствуют себя связанной с польским народом, а таким образом и с польским рабочим классом, никакими нитями, или же занимает позицию, которую можно назвать национальным нигилизмом. Все эти положения не принимаются полностью во внимание при подборе кандидатов на различные высокие посты.

Я располагаю многочисленными доказательствами того, что существующее положение дел в области состояния руководящих кадров как в партии, так и в государственном аппарате вызывает серьезную тревогу и недовольство. В то же время в партии, особенно после августовского пленума[715], сложилась такая обстановка, когда никто не имел мужества высказать критические замечания против нынешней персональной политики. Недовольство выражается в кулуарах.

Я глубоко убежден в том, что моя точка зрения по вопросу персональной политики партии в значительной мере, хотя и не открыто, оказала влияние на формы и методы разрешения последнего кризиса в руководстве партии[716]. Для меня не подлежит также сомнению, что если бы я был в составе членов Политического бюро[717], дело определенно дошло бы до новых разногласий и споров между мной и другими членами бюро, из-за моих взглядов по персонально-национальному составу руководящих органов в государственном и партийном аппарате. Я считаю необходимым не только прекратить дальнейший процентный рост евреев как в государственном, так и в партийном аппарате, но постепенно уменьшить этот процент, особенно в высших звеньях этого аппарата. Опираясь на опыт, вынесенный из периода, когда я выполнял функции Генерального секретаря партии, я убежден, что при настоящих условиях, в которых я находился, я не мог сделать даже самого маленького шага в этом направлении без того, чтобы не натолкнуться на всякого рода явные или замаскированные действия, рассчитанные на «конец» моей деятельности в партии.

Будучи же членом Политического бюро, я не мог бы равнодушно относиться к этому вопросу[718].

5.4. «Политика – искусство возможного»: неудача в попытках мирного разрешения венгерского кризиса

Буквально через несколько дней после возвращения советской делегации из Польши, своего высшего накала достигли события в Венгрии, куда советская делегация в том же составе поехать не решилась.

Невозможно точно определить роль Микояна, особенно мотивацию его действий в «венгерском вопросе», без исторической реконструкции событий, происходивших в советско-венгерских двусторонних отношениях после смерти Сталина и особенно начиная с XX съезда КПСС.

В отличие от изложенного выше материала по событиям в Польше, отсутствуют аналогичные документы, характеризующие личную позицию Микояна в отношении венгерских событий. Можно предположить, что они до сих пор засекречены или вообще были уничтожены, возможно, самим Микояном, эмоционально очень сильно переживавшим общую неудачу своей миссии в Венгрию[719].

Тем не менее, в открытом доступе имеется ряд материалов, которые позволяют с большей или меньшей точностью восстановить его отношение к развитию ситуации в Венгрии после XX съезда КПСС. Это, в первую очередь, записи его реплик на заседаниях Президиума ЦК КПСС, телеграммы, отправленные из Венгрии в ходе двух его чрезвычайных миссий, а также записи встреч с венгерским руководством в Москве и в Будапеште. Часть из них уже опубликована[720], другие еще ждут своего часа.