Эпопея советско-финской Зимней войны 1939— 1940 годов. Сухопутные, воздушные и морские операции

Маршал Маннергейм по возможности придерживался жесткого графика работы в штабе. Независимо от того, когда он ложился спать, вставал он всегда в 7 утра. Ровно через час, безупречно выбритый, он завтракал в маленькой комнате в задней части отеля; при этом более просторная и лучше обставленная столовая была выделена для младших офицеров штаба.

После завтрака он отправлялся в расположенную неподалеку от гостиницы начальную школу, где у него был рабочий кабинет. Ему нравилось ходить на работу и с работы, так как это позволяло размять ноги и потом расслабиться после напряженного дня.

В полдень он обедал со старшими офицерами: генерал-лейтенантом Оешем, начальником Генерального штаба; полковником (с 26 февраля 1940 года генерал-майором) Айро, генерал-квартирмейстером; генерал-майором Кекони, который в 1918 году был адъютантом главнокомандующего, а теперь служил в штабе доверенным офицером связи и заодно прослыл увлекательным рассказчиком; и его извечным адъютантом, майором Грёнваллем. Время от времени приглашались и другие офицеры.

За маршальским столом соблюдалась простая, но строгая формальность, которая немного менялась лишь в присутствии важных гостей. Хозяина обслуживали первым, и потом он ждал, пока всем подадут первое блюдо, и только потом сам приступал к еде. Между первым и вторым блюдами до краев наполнялись большие бокалы со шнапсом. Когда хозяин вытягивал руку и поднимал свой бокал в молчаливом тосте, остальные делали то же самое. Во время этой церемонии многие проливали свой напиток, а саму церемонию специально затягивали, чтобы подразнить того или иного гостя. После того как первый бокал опустошался «до дна», выпивали еще по полбокала. Горячее блюдо сопровождал бокал пива, а завершала трапезу ровно одна чашка кофе. За кофе разрешалось курить, но только после того, как маршал закурит сигару.

Если присутствовали крайне важные гости, произносились официальные тосты и подавались вино и бренди. Для таких случаев составлялись печатные меню; обычно адъютант просто заранее сообщал работникам кухни о пожеланиях маршала. Привередливый гурман, тот обожал брусничную кашу и заказывал ее почти ежедневно.

Когда хозяин пребывал в хорошем настроении, разговор мог зайти о лошадях, – затронув тему, столь дорогую сердцу бывшего генерала кавалерии. Обсуждались и другие, более отвлеченные темы. Шутки в курительной комнате были совершенно чужды его натуре, но безобидный военный юмор он любил. В других случаях трапеза проходила в молчании, частные беседы за его столом были делом неслыханным, а насущные военные проблемы он здесь не обсуждал.

После обеда он возвращался в здание школы для работы. Когда позволяла обстановка, то иногда Маннергейм дремал прямо в кресле. Майор Грёнвалль следил за тем, чтобы в такие моменты маршала никто не беспокоил.

Вечерняя трапеза в отеле «Сеурахуоне» обычно проходила так же пунктуально, как и полуденный обед. По ее окончании, в 20:30, маршал возвращался в кабинет для приема вечерних сводок и депеш. Полковник Айро дважды в день докладывал ему обо всех военных операциях. Главнокомандующего неизменно беспокоили потери финнов, поскольку личный состав был весьма дефицитным и невосполнимым ресурсом; он хотел получать подробную информацию о людских потерях, а если погибали офицеры, то хотел знать всех поименно.

Главной переменной в этом распорядке дня в Миккели было время отхода ко сну. Иногда ему удавалось вернуться в отель к полуночи, но чаще 72-летний маршал ложился спать не раньше 3–4 часов ночи. Перед сном любил выпить рюмку-другую виски и полистать газеты, особенно предпочитая Journal de Geneve за освещение международных новостей.

В редких случаях, когда позволяла боевая обстановка, старый воин-государственник иногда вспоминал со своими ближайшими соратниками о своих долгих и насыщенных событиями карьерах, о странной и извилистой тропе, которая привела его в Миккели и к нынешнему ответственному посту. Хотя он никогда и ни с кем полностью не делился своими мыслями, он был более откровенен в обсуждении своей службы в императорской русской армии, чем своей последующей роли в Финляндии⁸².

Первый этап карьеры барона Карла Густава Эмиля Маннергейма по воле судьбы начался, когда в 1886 году он был отчислен из Финляндского кадетского корпуса за самовольную отлучку. Как отпрыск дворянской шведско-финской семьи (скорее швед, чем этнический финн), он вскоре был принят в Николаевское кавалерийское училище в Санкт-Петербурге, а оттуда – после года службы в Польше – в элитный кавалергардский полк. Этническое происхождение (кроме еврейского) не было серьезным препятствием в императорской России, если не вызывала сомнений лояльность режиму. Таким образом, горизонты, открывающиеся перед молодым кавалергардом, были намного шире, чем у выпускника местечкового Финляндского кадетского корпуса.