В 11 часов утра 28 февраля госпожа Коллонтай передала Гюнтеру сообщение из Москвы с требованием дать ответ на последнее советское предложение в течение 48 часов. Таннера и Рюти проинформировали об этом по телефону в 14:00. Часом позже был собран Государственный совет, чтобы обсудить советский ультиматум и возможные приемлемые варианты; его члены разошлись во мнениях относительно того, какие действия следует предпринять. В этот критический момент президент Каллио решил отложить принятие решения до того, как станет известно мнение маршала Маннергейма. В тот же день премьер-министр Рюти, четыре других министра и генерал Вальден посетили штаб, где встретились с маршалом и присутствующими в штабе генералами. По просьбе маршала Маннергейма генералы представили свои взгляды правительственной делегации. К его удивлению, все, кроме одного, высказались за продолжение боев. Во время короткого перерыва – пока министры отсутствовали – главнокомандующему удалось переубедить своих слишком самоуверенных генералов. Затем он сообщил делегации, что он и генералы согласны с необходимостью безотлагательно заключить мир, чтобы предотвратить военную катастрофу58
.Все министры, посетившие штаб, вернулись 29 февраля с убеждением, что советские условия должны быть приняты, но из других членов кабинета министр образования Ханнула и министр обороны Ниукканен по-прежнему выступали против. Вечером того же дня Комитет по международным отношениям парламента поддержал решение, принятое большинством членов кабинета, и только представитель Урхо Кекконен выступил категорически против. Парламентские партийные группы провели совещания, и, наконец, в 9 часов вечера состоялось совместное заседание, на котором большинство присутствующих одобрили решение кабинета. Около полуночи кабинет согласовал формулировку ответа Молотову, в котором советские условия принимаются «в принципе». Текст был отправлен Эркко в Стокгольм с приказом не передавать его до получения дальнейших указаний59
.Решение, принятое так болезненно и с такими колебаниями, было немедленно оспорено, причем с такой энергичностью, что прошла еще целая неделя, прежде чем оно было реализовано на практике. 29 февраля Таннер сообщил британскому послу о советском ультиматуме, после чего Лондон и Париж с удвоенной быстротой взялись за дело, чтобы заблокировать ожидаемые переговоры. В ночь с 29 февраля на 1 марта было получено сообщение, что премьер Даладье повысил ставки, предложив направить в Финляндию более крупные силы и пообещав их прибытие к концу марта. Британцы также сообщили о срочной подготовке экспедиционного корпуса, предупредив при этом, что помощь будет отменена, если переговоры с Советами продолжатся60
.За полтора часа до истечения срока, установленного Молотовым для ответа, финский кабинет собрался, чтобы пересмотреть свою позицию в связи с этими событиями. Никто не был готов 1 марта безоговорочно принять советские условия, как большинство – всего за несколько часов до этого. Всего за пятнадцать минут до истечения срока Таннер сообщил Эркко по телефону решение кабинета: ответ, который он держал на руках, отправлять не следует; вместо этого он должен попросить Молотова уточнить предложенную им границу и поднять вопрос о компенсации за уступаемые территории61
.Такой ответ был призван выиграть время, чтобы успеть получить необходимые разъяснения о намерениях союзников. В Лондон и Париж были отправлены телеграммы с запросом, смогут ли к концу марта прибыть хотя бы 50 000 солдат, и просьбой немедленно предоставить 100 бомбардировщиков с экипажами. Поднимался также вопрос о транзите войск и техники. Даладье с готовностью согласился на просьбы финнов, хотя вряд ли смог бы сдержать свои обещания; британцы ответили более осторожно, указав, что бомбардировщики будут отправлены после того, как Финляндия официально обратится за помощью к союзникам62
.2 марта Англия и Франция вновь обратились к Швеции и Норвегии с просьбой о предоставлении транзитных привилегий, но получили категорический отказ. Этот демарш союзников вызвал вспышку гнева у Гюнтера, которую тот выплеснул и в адрес Эркко. Среди прочего, он заявил финскому поверенному, что, если из-за прибытия экспедиционных войск союзников Швеция окажется втянутой в большую войну, шведы будут возмущены тем, что их страна стала полем боя ради Виипури и Сортавалы, которые Финляндия в любом случае сможет вернуть себе в будущем! Из-за расшатанных нервов Гюнтер повел себя крайне неосмотрительно и в общении с британским послом, мистером Маллетом. Он намекнул, что Англия и Франция больше заинтересованы в собственной войне, чем в помощи финнам – именно в этом заключалась горькая правда, о которой финнам лучше не знать. Когда Маллет возразил, что военные действия союзников жизненно важны для Швеции, Гюнтер с удивительной откровенностью ответил, что полное поражение Германии отнюдь не в интересах Швеции!63