Эпопея советско-финской Зимней войны 1939— 1940 годов. Сухопутные, воздушные и морские операции

Несмотря на стремление соблюдать секретность, слухи о переговорах уже давно витали в воздухе. 8 марта Таннер разрешил финской прессе впервые намекнуть на мирные шаги, чтобы подготовить общественность к ожидавшему ее потрясению. В 7 часов вечера того же дня в Кремле состоялась первая встреча участников переговоров, но из-за задержек связи сообщение об этом достигло Хельсинки только в 15:30 9-го числа. Тем временем маршал Маннергейм испытывал все большее беспокойство. 7 марта он признался Таннеру в своих опасениях, что советское правительство хочет затянуть переговоры, поскольку Красная армия уверенно наступает. На следующий день он предложил, чтобы призыв о помощи союзников был сделан одновременно с мирными переговорами в Москве, – идея, которую Таннер отверг на том основании, что первая мера непременно сорвет вторую⁶⁷.

Когда переговоры наконец начались, перед членами финской делегации предстал хмурый Молотов в сопровождении Жданова и комбрига А.М. Василевского. Улыбающегося Сталина, который, возможно, и пошел бы на великодушный жест, как предсказывали госпожа Коллонтай и Гюнтер, на переговорах не было. И в самом деле, если бы шведский министр иностранных дел мог предположить исход этой встречи, он, возможно, не стал бы так усердствовать в ее организации. В дополнение ко всем предыдущим территориальным требованиям Молотов теперь настаивал на обширной территории вокруг Саллы, что имело важное значение с точки зрения доступа советских войск в Швецию. Это выражалось в дополнительном требовании о том, чтобы финны построили железную дорогу от станции Кемиярви до границы в районе Саллы, чтобы соединить ее с железной дорогой, которую Советы построят от Мурманской железной дороги в районе Кандалакши; это обеспечило бы кратчайший путь между СССР и Швецией. Не случайно об этих новых требованиях не упоминалось раньше, когда контакты осуществлялись через Гюнтера. Когда 9 марта Таннер сообщил Гюнтеру о требованиях по Салле, шведский министр иностранных дел предсказуемо выразил Молотову протест через госпожу Коллонтай, а также призвал Таннера придерживаться прежних условий. Единственным утешением для финнов стало то, что о ранее предложенном оборонном пакте с Советским Союзом и Эстонией больше речи не шло⁶⁸.

Когда вечером 9 марта финский кабинет министров собрался для рассмотрения последних советских требований, министры Ханнула и Ниукканен высказались за то, чтобы обратиться к союзникам, а не подписывать столь суровый договор. В этот момент Таннер зачитал вслух «пессимистичный доклад», который маршал Маннергейм только что передал из своего штаба. Маршал предложил свой собственный «категоричный совет»: заключить мир до того, как окончательно рухнет фронт. Его мнение оказалось решающим; президент Каллио признал, что, услышав этот доклад о ситуации на фронте, многие передумали. После полуночи было принято окончательное решение, – притом что Ханнула и Ниукканен все еще были против, – уполномочить делегатов в Москве действовать по собственному усмотрению при условии их единодушного согласия⁶⁹.

Наступали последние, решающие минуты. Союзники, проинформированные Таннером 9 марта о том, что в Москве ведутся переговоры, продолжали давить на финнов, чтобы те запросили военную помощь. Однако, несмотря на новые советские требования, которые, казалось, направлены против Швеции, Гюнтер упорно отказывался от предоставления иностранным войскам право прохода по территории страны. Сейчас ни маршал Маннергейм, ни Таннер не считали предложение союзников важным в чисто военном отношении, но оба ценили его за дипломатическое воздействие на Кремль⁷⁰.

Обстановка в бухте Виипури с каждым днем становилась все более угрожающей, и затянувшееся напряжение уже начинало сказываться на нервах и настроениях тех, кто нес на своих плечах самое тяжелое бремя. Таннер еще 5 марта упоминал о плохом настроении у Рюти, отмечая при этом и то, что сам давно лишился нормального сна. Больной гриппом маршал тоже не находил себе места; он ежедневно звонил командирам корпусов, чтобы внушить им необходимость держаться любой ценой. Генерал Хейнрике считал его частые звонки премьер-министру и министру иностранных дел признаком крайней озабоченности. В период с 10 по 12 марта маршал звонил Таннеру не менее семи раз – в основном чтобы узнать новости из Москвы или высказать соображения по поводу переговоров⁷¹.

Утром 11 марта в Хельсинки поступил отчет о второй кремлевской конференции, состоявшейся днем ранее. Те же советские переговорщики жестко придерживались своих требований и отказывались обсуждать перемирие до тех пор, пока их условия не будут приняты. Поэтому финские делегаты обратились к своему правительству с просьбой о скорейшем принятии решения. В то время, когда ежедневные потери финнов исчислялись тысячами, эта телеграмма, направленная через Стокгольм, достигла Хельсинки только через двенадцать часов⁷².