Эра Меркурия. Евреи в современном мире

Некоторые, подобно “Надежде” Улановской, Эдуарду Багрицкому и бабелевскому Илье Брацлавскому, отреклись от родителей, чтобы стать детьми Гражданской войны. Для них революция была кавалерийскими атаками, бандитскими пулями и походным братством последнего и решительного боя. Записным летописцем этого поколения, автором двух его величайших гимнов – “Гренады” (об украинском юноше, павшем в бою за счастье крестьян далекой Испании) и “Каховки” (о “девушке нашей в шинели”) – был Михаил Светлов (Шейнкман). Когда-то его, еврейского мальчика, пугали россказни ребе:

Было страшно.
Было больно.
Было жутко.
Это – в прошлом. Это отошло.
А теперь я, в кожаной тужурке,
Вижу маленького ребе (сам большой).

Он готов, “если надобно”, сжечь старый храм и предвидит – с сознанием “верности своей дороги”, – что “старый ребе умрет под упавшей стеной синагоги”. Смерть ребе знаменует рождение нового мира.

Кумач над полком,
Свинец со штыком,
Грохот броневика –
Так начинался
Светлый день
Рождения большевика.
[…]
Республика встала
Во весь свой рост
Большой Кремлевской стеной,
И я перед нею –
Совсем малыш,
С наперсток величиной.
– Как видишь, я здесь.
Я пришел к тебе
Из далеких, из южных мест.
На все свои слабости, честное слово,
Я наложил арест.

Участники той битвы пронесут память о ней – и надежду на новые воплощения – через всю жизнь. Немногие из них проживут так долго, как Светлов (чья комсомольская юность “постарела”, но не иссякла ко дню его смерти в 1964-м), но ни один из них, чекист или поэт (сами они таких различий не делали), никогда не состарится. Александр Безыменский, сын кустаря из Житомира, автор комсомольского гимна “Молодая гвардия” и один из самых непримиримых литературных борцов со старым миром и упадническим искусством, носил комсомольский значок до своей смерти в возрасте семидесяти пяти лет. Впрочем, носить его было необязательно: “Не понять ей, старенькой маме, / Пятнышку в нашей борьбе, / Что ношу партбилет не в кармане – / В себе”. Как необязательно было и умирать:

Люди! Острите меч и ножи!
Люди. Хотите ли
Вечно жить?
Вот похитители ваших дней:
Смерть и сон.
Он
С ней
Вместе.
Месть им! Месть им![336]

У Багрицкого и Безыменского были “младшие братья”, которых комсомол 1920-х годов воспитал для штурма крепостей первой пятилетки. Слишком юные, чтобы участвовать в Гражданской войне, и слишком “юные душой”, чтобы спокойно жить при НЭПе, они сражались с пошлостью, алчностью, старостью, посредственностью, неравенством и “мещанством”. Один из них, Лев Копелев, так описывал зло, против которого они восставали:

НЭП – это частные магазины и лавки, куда более изобильные и нарядные, чем тусклые Церабкоопы; расфранченные мужчины и женщины в ресторанах, где по вечерам наяривали оркестры, и казино, где вертелись рулетки и крупье покрикивали “игра сделана!”; ярко накрашенные девки в коротких платьях, медленно разгуливавшие по вечерним улицам, задирая одиноких мужчин, или визгливо хохотавшие в фаэтонах “ваньков”.

НЭП – это базары, кишевшие сутолокой грязно пестрых толп, – куркульские возы, запряженные раскормленными конями, горластые бабы-торговки, вкрадчивые перекупщики, оборванные, грязные до черноты беспризорники.

НЭП – это газетные сообщения о селькорах, убитых кулаками, о судах над растратчиками, взяточниками, шарлатанами, фельетоны о разложении, обрастании, о том, как некогда честные рабочие парни-коммунисты становились бюрократами, рвачами, “сползали” в мещанское болото[337].