Эра Меркурия. Евреи в современном мире

В конце “Скрипача на крыше” Тевье, Голда и две их дочери собираются уезжать в Америку. Одна из дочерей – маленькая Бейлка; Педоцур отсутствует вовсе; причина отъезда – антисемитские преследования. Это чрезвычайно важная часть генеалогии американских евреев. У Шолом-Алейхема Тевье изгоняют из дома в результате правительственного указа, запрещающего евреям жить в сельской местности, но настоящая причина трагедии, как понимает ее сам Тевье, это загадочные пути Господни (“Он – отец милосердый… счеты со мной сводит”) и, разумеется, “нынешние дети”, которые “чересчур умны” и слишком готовы увлекаться – “с головой и сердцем, с душой и телом!”. Что до местных “амалекитян”, то до битья окон дело так и не дошло. “Выноси самовар, – сказали они, – чайку попьем. А коли поставишь всей деревне от доброты своей полбутылки водки, так мы и за здоровье твое выпьем, потому как ты еврей умный и Божий человек, вот ты кто…” В Соединенных Штатах 1960-х годов (и в Советском Союзе 1950-х) такое окончание книги не казалось правдоподобным. Первое действие мюзикла заканчивается погромом (о котором в книге нет ни слова), второе – мрачным шествием еврейских семей, уносящих свой скудный скарб в изгнание. С точки зрения американских внуков Тевье, локомотивом еврейской истории было антиеврейское насилие. Согласно мюзиклу, никакой еврейской революции – и никакой русской революции, если не считать погромов, – в жизни восточноевропейских евреев не было. Евреи были уникальны в Российской империи, но не были – пока – уникальны в Соединенных Штатах. Как пишет Сет Волиц, “в мюзикле Тевье превращается в еврейского пилигрима, жертву религиозных преследований, беженца из нетерпимой Европы в Америку, страну исполнения желаний”[478].

Американские евреи открыли свое еврейство в то же время и в основном по тем же причинам, что и их советские братья и сестры. Геноцид евреев во время войны (еще не превратившийся в Холокост), государственный антисемитизм в Советском Союзе и образование государства Израиль были важными вехами нового исхода, но его главным контекстом и стимулом был социальный успех евреев в Советском Союзе и Соединенных Штатах. В обеих странах евреи завоевали важные позиции в обществе: в Советском Союзе еврейское происхождение членов элиты стало восприниматься обрусевшим государством как угроза и парадокс; в Соединенных Штатах оно стало признаком полной реализации возможностей – как самого либерального государства, так и новых представителей его элиты.

Тем временем Хава и ее израильские дети не проявляли никакого интереса к Тевье, потому что они всегда были евреями и потому что их еврейство было нового типа. Израиль был единственным послевоенным европейским государством (“европейским” и по составу, и по вдохновению), в котором сохранился дух великих националистических и социалистических революций межвоенного периода. Германия Гитлера и Италия Муссолини были побеждены и осуждены; Испания Франко и Португалия Салазара умерили свой и без того скромный полуфашистский пыл; Турция Ататюрка рутинизировала свое торжество над космополитизмом и народной религией; Национальная партия Южной Африки пошла по пути административной – не народной – революции, а сталинский Советский Союз начал изображать себя пожилым, зрелым, немного усталым и готовым к домашнему уюту и семейному счастью. Только Израиль продолжал жить в Европе 1930-х годов: только Израиль по-прежнему принадлежал вечно молодым, культивировал атлетизм и немногословие, преклонялся перед огнем сражений и тайной полицией, воспевал дальние походы и юных пионеров, презирал сомнения и самокопание, воплощал нерушимое единство избранных и отвергал большинство черт, традиционно ассоциирующихся с еврейством. Масштаб и характер нацистского геноцида в сочетании с сионистской комсомольской традицией породили воинскую культуру необычайной силы и интенсивности. В еще большей мере, чем националистические и коммунистические движения межвоенной Европы, Израиль был пропитан пафосом возрождения из пепла: “это не должно повториться” и “нам нечего страшиться, кроме самого страха”. Ничто не выражает дух победившего сионизма лучше, чем сталинская речь 1931 года: “Мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим!.. [Нас] били все… Били потому, что это было доходно и сходило безнаказанно… В прошлом у нас не было и не могло быть отечества. Но теперь… у нас есть отечество, и мы будем отстаивать его независимость”.