Эра Меркурия. Евреи в современном мире

Евреи были чрезвычайно многочисленны среди советских изобретателей, ученых и инженеров – особенно наверху, среди наследственных членов культурной элиты, которых особенно раздражали политическая монополия партии и культурная провинциальность партийных чиновников. Но были у них и другие, особые причины для раздражения. Интеллигенты (“иностранцы дома”) – чужаки по определению. Интеллигенты-евреи позднего СССР были чужаками вдвойне, потому что государство относилось к ним с подозрением из-за их “крови”, а они с подозрением относились к государству по той же самой причине.

Недоверие было взаимным, но отношения не были симметричными. В попытке добиться пропорционального представительства национальностей вообще и оттеснения евреев в частности послесталинское государство продолжало, в умеренной форме, политику ограничения доступа евреев в элитные учебные заведения и к престижным профессиям. Как писал в 1970 году советский социолог В. И. Мишин, “если ряд народов в развитии высшего образования и в подготовке научных кадров еще значительно отстает от среднего общесоюзного уровня (украинцы, белорусы, молдаване, татары, узбеки, азербайджанцы и др.), то некоторые народы (армяне, грузины, евреи) ушли далеко вперед от этого среднего по стране уровня… Поэтому задача сознательного управления развитием национальных отношений заключается не только в выравнивании, но и в поддержании равного уровня развития между народами СССР”[486].

Советское государство много сделало для достижения этой цели. Между 1960 и 1970 годами число специалистов с высшим образованием, занятых в народном хозяйстве, выросло среди украинцев, белорусов, молдаван, татар, узбеков и азербайджанцев больше чем на 100 %, а среди евреев – на 23 %. Евреи оставались далеко впереди (166 специалистов на 1000 человек при 25 у украинцев, 15 у узбеков и 35 у занимавших второе место армян), однако тенденция была ясной и устойчивой. В 1950-х и 1960-х годах доля научных работников возросла у узбеков на 1300 %, а у евреев – на 155 %[487].

Рекомендации Мишина и политика советского правительства напоминают американское “предпочтительное выдвижение” (affirmative action) того же периода, но административные контексты мало похожи друг на друга. Главное структурное различие между Соединенными Штатами и Советским Союзом состояло в том, что Советский Союз представлял собой федерацию этнотерриториальных единиц; главное различие между евреями и всеми остальными национальностями из списка Мишина состояло в том, что у евреев не было своей собственной единицы. (Биробиджан никто всерьез не принимал, и нет оснований полагать, что какая-либо другая область на территории СССР могла бы стать еврейским национальным домом по образцу Украины и Узбекистана.) Грузины и армяне были, подобно евреям, непропорционально представлены среди специалистов с высшим образованием и в целом проигрывали от политики пропорционального представительства по национальному признаку. Но у них, в отличие от евреев, были “свои” республики, на территории которых их доминирование считалось законным и естественным. Евреи не были главными жертвами советской национальной политики (некоторые “пьемонтские” национальности, такие как финны и поляки, иногда не включались в официальную статистику, а некоторые депортированные народы, такие как поволжские немцы и крымские татары, жили в изгнании до самой смерти режима), но они были уникальны особым сочетанием культурной значимости и административной призрачности. Евреи занимали первое место по всем основным показателям советского прогресса, кроме самого утешительного: наличия протонационального государства с собственными культурными учреждениями.

Однако между американским и советским вариантами борьбы с этническим неравенством было и другое, еще более важное, различие. Любые меры предпочтительного выдвижения подразумевают дискриминационные (с точки зрения строгой меритократии) меры против тех, кто выдвижению не подлежит. В Советском Союзе, в отличие от Соединенных Штатов, дискриминационные меры были умышленными и конкретными, хотя и не признаваемыми публично. Некоторые престижные учреждения были закрыты для евреев, другие использовали numerus clausus, третьи ограничивали профессиональное продвижение, возможности публикаций и доступ к привилегиям. Где бы на советской территории или в советской статусной иерархии человек ни находился, еврейская национальность была (не всегда надежным) индикатором элитной принадлежности, политической неблагонадежности и племенной чуждости. “Еврей по паспорту” был универсальной мишенью официальной дискриминации, потому что у него не было советского дома, в который он мог бы вернуться, языковой культуры, за которой он мог бы укрыться, и формального приговора, который он мог бы обжаловать.