Я изнемогший лежал, моя жизнь, после сладостной битвыИ бездыханный рукой шею твою обнимал.И не могло уж дыханье, в сожженных устах пламенея,Сердце к жизни вернуть веяньем новым своим.Стикс пред очами возник и царства, лишенные света,Бледная — видел — плыла старца Харона ладьяВ миг, когда, поцелуй извлекая из груди,Ты освеженье дала вдруг пересохшим устам,Тот поцелуй, что увел меня из стигийского долаИ в одинокой ладье плыть приказал старику.Нет, я ошибся, и он не плывет в ладье одинокой,Уж уплывает моя к Манам печальная тень.Часть твоей, моя жизнь, души живет в этом телеИ распадаться она членам моим не дает,Но, нетерпенья полна, к состоянью былому вернутьсяЧасто стремится в тоске, тайной дорогой скользя.Можешь разве лишь ты согреть ее милым дыханьем, —Или покинет она слабое тело мое.Но если так, приникай губами к губам моим крепко!Пусть витает двоих дух постоянно один,Чтобы за поздней тоской, исполненной буйственной страсти,Из сочетавшихся тел жизнь улетела одна!
14
[425]Что даешь мне пылающие губки?Не хочу целоваться я с жестокой,Жестче мрамора жесткого, Неерой!Хочешь, гордая, ты, чтоб поцелуиЯ ценил, начинать не смея битвы,И подъятым не раз упругим древомИ свои, и твои пронзал одежды?Чтоб, пылая напрасным ожиданьем,Чахнул с кровью взволнованной, несчастный?Что бежишь? Оставайся! Эти глазкиДай мне, дай и пылающие губки:Целоваться с тобой хочу я, с нежной,Нежной, пуха гусиного нежнее!
15
[426]Лук у виска натянув, раз мальчик стоял идалийский,Уготовляя тебе гибель, Неера-краса.Но только лоб увидал и на лоб упавшие кудри,Взор неспокойный и в нем ясные знаки тоски,Жар воспаленных ланит и Венеры достойные груди, —Он из смущенной руки стрелы свои уронил,И по-мальчишески вдруг к твоим устремившись объятьям,Тысячу — разных — тебе дал поцелуев Амор.И от лобзаний его сок миртовый, кипрская влага,В грудь проникнув твою, до глубины разлилась.Всеми богами потом и Венерою матерью дал онКлятву, что никогда зла не свершит над тобой.Стану ль дивиться теперь, что душисты твои поцелуиИ что для нежной любви ты недоступна, увы?