Эрдейский поход

При том булатный меч в серебряной отделке ведь куда как сподручнее целиком выкованного из серебра. Серебряный клинок — мягок, ненадёжен. Одного-двух упырей, может, и срубит единым махом, а ударишь третьего — так прогнётся под весом поверженной твари. А если в дерево им случайно угодишь? А если в камень? А если против самого Чёрного Князя выйти доведётся? Этот-то ворог, говорят, с ног до головы в броню закован, и податливым серебром его, небось, не шибко достанешь.

Да и в обычном бою, коли придётся сечься не с нелюдью, а с лихим человеком, от серебрёной стали проку больше. Нет, иметь при себе добрый булат с насечкой оно всё ж предпочтительнее, чем два меча на все случаи таскать — серебряный и стальной. А обоерукому вою — так и четыре сразу.

Всеволод не мог отвести глаз от оружия. Ай, красотища-то какая! Блестят, играют солнечным лучом отточенные лезвия и серебряная насечка. Известное дело: чистое белое серебро — оно куда больше урона нечисти несёт, чем старое, грязное, чернью покрытое. Потому и чистить оружие и доспех следует почаще.

Осмотрев, наконец, мечи, Всеволод спрятал оба клинка в ножны. Ножны — дерево с кожей. Но поверх — опять-таки серебряные накладки.

Сунул за голенище кривой засапожный нож. Последний спаситель и защитник в лютом бою, когда и мечом уже не взмахнуть… Засапожник тоже усеян белыми росчерками по синеватой стали. Тоже готов кромсать хоть человеческую, хоть нелюдскую плоть.

И в лёгкую гибкую кольчугу часто вплетены промеж стальных — серебряные кольца. Чтоб когтистые лапы свои нечисть не шибко тянула. Она-то потянет, конечно, в горячке боя, но — хоть какая-то защита.

Накладки и насечки чистейшего серебра имелись на пластине зерцала, на оплечьях, на наручах и поножах, на боевых латных перчатках, на шлеме с забралом-личиной. В бармице также поблёскивала серебряная проволока. Всё — начищено, всё — в образцовом порядке.

Был бы щит, так и на щите… Но щита обоерукий Всеволод не признавал.

В общем, всё. Готово, в общем. Всеволод пошагал туда-сюда, позвякивая металлом. Подпрыгнул пару раз. Взмахнул руками. Остался доволен. Движения ничего не стесняло, боевые выпады давались легко. И не мудрено. Прежде в свой серебрённый доспех он облачался редко — чтобы проверить сочленения и кольчужные звенья, да подогнать ремни. А так всё больше носил простые — учебные, специально утяжелённые латы. Потому, наверное, теперь почти не ощущается вес настоящей боевой брони.

Или, может, от волнения это?

… Дружина ждала. Сотня лучших бойцов Сторожи расположилась за тыном. Старец-воевода, видать, постарался: всё было готово к походу.

На бронях, щитах и шлемах каждого ратника блестит серебро. И на наконечниках копий. А древка копий, между прочим, из осины струганы — особого дерева, тоже весьма нелюбимого погаными тварями. Осина, как известно, вытягивает любую тёмную силу, а с обессиленной нечистью всё ж сладить проще.

Под потниками и попонами, расшитыми серебряными нитями всхрапывают осёдланные кони. Роют землю копытами запасные лошади. В седельных тюках и сумах уложено всё, что нужно для дальней дороги.

Брали с собой в поход немного. Да и много ли надо неприхотливому воину? Оружие. Снедь нехитрая, чтоб время в пути на охоту не тратить. Небольшой запас овса для лошадей. А за кров небесный купол сойдёт. Конская попона — вместо шатра и постели. И седло под голову…

Германец с волохом расположились чуть в стороне от дружинников Сторожи. Рыцарь, вероятно, с самого начала желая произвести впечатление на спутников, неподвижно, будто истукан, восседал в седле с непривычно высокими луками. Гнедой жеребец рыцаря — рослый и сильный, с широкой грудью и тяжёлыми копытами. На таком, конечно, хорошо идти в бой, но вряд ли такой пригоден к долгой скачке без остановок.

Вороная лошадка проводника и толмача была поменьше. Зато лучше подходила для длительного путешествия. И у Конрада, и у Бранко имелось также по паре запасных лошадей, гружённых нехитрой поклажей.

Немец держал, уперев в стремя, поднятое копьё. Тоже — с осиновым ратовищем, но длиннее и тяжелее, чем у русских дружинников и с ярким флажком-банером под серебрёным наконечником. На перевязи слева висел меч. Справа — прицеплен прямой гранёный кинжал. К седлу рыцаря был приторочен треугольный щит и небольшая сума, из которой торчала верхушка глухого горшковидного шлема, какие любили орденские братья. Чёрного тевтонского креста на щите не оказалось. Зато имелся герб: диковинная заморская зверюга-лев — клыкастая, гривастая. Когтистая. Стоит на задних лапах.

Гербовый рисунок по контуру оббит серебряными гвоздиками. Выступающий в центре умбон с острым шипом и частые нашлёпки вдоль края щита — из чистого серебра. За такой щит нечисть если цапнет — обожжётся. И шлем вон тоже… Посеребрённый, чуть сплющенный обруч-венчик, напоминающий корону, охватывал плоскую верхушку германского шлема. Под коронкой виднелись серебряные накладки и насечки. Ну, и знакомые уже кольчуга с нагрудником — все сплошь в серебре. Там, откуда прибыл Конрад, знали, чем и как бороться с нечистью.