Эрдейский поход

— Говори ж ты, медведь тебя задери! — Всеволод начинал терять терпение. Отчего-то сдавалось ему, что задерживают их неспроста. Может, и не по княжьему повелению вовсе, а по причине самодурства этого старого служаки, наделённого властью и рассматривающего лесную засеку как собственную вотчину.

— Эх, богатенькая у тебя, я смотрю дружина, — не без зависти пробормотал в ответ Прохор. — Эвон сколько серебра на себе везёте. Только мастера никудышные ваши брони и клинки ковали. Дорогого металла извели уйму, а красы — никакой. Небось мошна полна, раз так деньгами сорите, а?

— Ясно, — Всеволод начал понимать, к чему клонит Прохор. — Сколько возьмёшь за проезд?

— Ну… — полусотник улыбнулся, закатил глаза, что-то прикидывая, — чтобы своих робяток не обидеть и князя задобрить, ежели вдруг осерчает, за то что выпустил вас… скажем… гривенок этак… этак…

— Всеволод! — Прохора весьма невежливо оборвал подъехавший сзади Конрад. Сакс был явно чем-то озабочен. За тевтоном на своей вороной кобыле следовал Бранко. Волох тоже тревожно посматривает по сторонам.

— В чём дело? — нахмурился Всеволод.

— Воин один куда-то подевался, — Конрад заговорил по-немецки. Значит, таился от брянских дружинников. Хотел сказать что-то не для их ушей предназначенное.

— Какой воин? — Всеволод насторожился, спросил тоже — на языке германцев. — Наш?

— Нет — из этих, — Конрад мотнул головой на недовольного столь бесцеремонным вмешательством Прохора.

А в самом деле — из десяти брянских ратников, прискакавших вместе со своим полусотником — только девять теперь на виду. Одного — нет. Нигде. Действительно, странно…

— Может, по нужде отлучился?

— Пока вы здесь языками чешете, он кустами на тропу, по которой мы прибыли, пробрался. А после исчез. Что за нужда такая?

Так…

Всеволод повернулся к Прохору. Перешёл на русский. И сразу — в лоб:

— Гонца послал? За подмогой?

Глава 12

Благодушное настроение торгаша перед выгодной сделкой — как оказалось напускное — будто водой смыло. Перед Всеволодом вновь восседал в седле суровый и недоверчивый воин. Прохор недобро прищурился.

На вопрос не ответил. Спросил сам:

— А ты никак немца сопровождаешь, а Всеволод? По говору-то судя. И ещё я смотрю, — Прохор кивнул на Бранко, — лях с ним какой-то. Или мадьяр? Или волох? У нас на Руси этаких диковинных одежд не носят. Лазутчиков, знать, иноземных бережёшь?

— Лазутчики при тебе по-немецки говорить бы не стали. И наряда иноземного не надели б. Послы то.

— А коли послы, пошто грамотки проездной нет? Князь Роман Михайлович послам завсегда свою грамотку с печатью вручает.

— А не к твоему князю послы потому что направлены.

— Но по его землям едут…

— Прохор, слушай, добром прошу, — пропусти.

— И притом тайной тропой едут.

Понятно — не пропустит. Тянет время. Ждёт, пока засеку перегородят. И гонцу, проскользнувшему в тыл Всеволодовой дружины, срок даёт. Потому и речь — будто речка журчит. Журчит, да убаюкивает:

— Вот ежели бы ты, Всеволод, послов своих у нас погостить оставил. Пусть бы рассказали, по какой надобности в брянщине ездят так скрытно. Да поведали заодно, что за переполох такой в закатной стороне поднялся. Сказками всякими о волкодлаках и упырях баб пугать можно, а Роману Михайловичу потребно знать, кто за тем переполохом на самом деле стоит. Соседи-князья? Немецкий орден? Угорский король? Ляшские паны? Нет, правда, оставил бы послов здесь, а?…

Брянцы со всем снаряжением и конями были уже по ту сторону засеки. Только четверо ратников остались — снова подтаскивают к узкому проходу сучковатые брёвна. Ежели дотащат, ежели закроют… Но нет, медлят — ждут, небось, своего полусотника.

Прохор быстро глянул через плечо на засеку. Повод — натянут. На одну сторону. Вот сейчас даст команду сопровождающим. Двинет и развернёт коня сам. Всадники, прибывшие с полусотником, нервничают, посматривают назад. Кое-кто уже поставил лошадь боком. Будто бы ненароком, невзначай. Брянский десяток — десяток без одного человека готов к стремительному отступлению, чтобы после, под прикрытием завала…

Что ж, коли добром не получается… Больше времени терять нельзя.

Всеволод повернулся к ожидавшей за спиной дружине. Хотел приказать. Напасть… атаковать не запертую ещё засеку. Смести с пути конный десяток Прохора. Разогнать сторожевой отряд за завалом.

Видимо, брянский полусотник смекнул о намерениях собеседника. И начал действовать сам.

Краем глаза Всеволод заметил стремительное движение. Это Прохор, обманчиво спокойный и неторопливый, нанёс первый удар. Полусотник рванул из ножен меч. Размахнулся, желая перед отступлением срубить предводителя чужого отряда.

Не смог.

Оба клинка Всеволода выскочили из ножен столь же быстро. Нет — быстрее. Руки действовали прежде, чем разум успел осмыслить ситуацию. Заучено, быстро, неотвратимо и самостоятельно действовали. И лишь потому успели…

Подставить один меч с серебряной насечкой под секущий удар противника. А после — ткнуть заточенным остриём второго под приподнятый подбородок. Да поверх бармицы на горле, да меж длинных, свисающих книзу седых усов.