Эрдейский поход

Последние отблески кровавого багрянца давным-давно погасли. Тьма окончательно и бесповоротно потушила закатное зарево. Луна и звёзды стали полновластными хозяевами чёрного небосвода.

Потом ночное небо заволокло тучами.

А они всё ещё не выбрали место для стоянки.

Они ехали среди ночи.

Ехали молча, запалив факелы, окружив вьючных лошадей. На сомкнутых устах замерло, готовое сорваться в любой момент спасительное «Эт-ту-и пи-и пья». Сначала — заговор-оберег, а после…

Оружие с серебряной отделкой — обнажено.

Они были готовы к нападению. И всё же…

Наверное, этот волкодлак был хитрее и опытнее предыдущих. А главное — умел подчинить голод охотничьему замыслу. Наверное, волкодлак следил за ними. Наверное, заранее устроил засаду. Наверное, поджидал.

И — дождался.

Кони занервничали. Люди заволновались. Дружинники вертелись в сёдлах, вглядывались в темноту — за очерченную факельными огнями границу. Ждали атаки оттуда, из мрака. Вместо того чтобы смотреть под ноги, под копыта коней.

А копыта тонули в сплошной зелени. А трава — лошадям по брюхо. А кусты — по грудь. А иные достают до самой морды, щекочут и царапают ноздри, смахивая пену с губ. Пугают животных ещё сильнее.

И — никого. Только пляшут по листьям и траве изломанные тени.

— В круг! — приказал Всеволод. — В кольцо!

Построились кое-как.

Не помогло.

Кони не успокаивались. Кони заводились всё сильнее. Крутились на месте, грызли поводья. Ржали тревожно, порывались прянуть прочь из круга огней.

А нечисти — не видать. И не понять, откуда выскочит.

Впрочем, был один способ обнаружить оборотня. Проверенный, верный способ.

Всеволод прокричал в темноту заговорные слова половецкой колдуньи. Дружинники, заслышав воеводу, закричали тоже…

— Эт-ту-и пи-и пья! Эт-ту-и пи-и пья! — доносилось с разных сторон.

Вот сейчас! Должен быть рык. Разъярённая и бессильная в своей злобе тварь обнаружит себя…

Но — странное дело! Оборотня по-прежнему — не видать. А кони беснуются пуще прежнего. Не желают слушаться ни повода, ни шпор, ни плети. Ни ласковых слов. Значит, уже где-то совсем близко!

Управлять конями становилось трудно. Удерживать на месте — почти невозможно. Оторвалась от общей привязи и унеслась в темноту одна вьючная лошадь с грузом. Рванулась из рук дружинников и, скинув на скаку перемётные сумы, исчезла во мраке другая.

Но и за сбежавшими лошадьми никто не погнался. Незримый волкодлак не позарился на лёгкую добычу. Не слышно было в ночи ни рычания, ни предсмертного ржания, ни хруста костей, ни жадного чавканья.

Не за кониной, видать, идёт охота в эту ночь. Человеческая плоть предпочтительнее? Или две лошади — не достаточный откуп? Или нужна жертва побольше?

— Эт-ту-и пи-и пья!

Бесполезно!

Кто бы ни подступил сейчас к отряду, кто бы ни напугал лошадей до полусмерти, слово степной шаманки на него не действовало.

Значит, не волк и не волкодлак?

Упырь? Всё-таки Бранко ошибся? Всё-таки они уже здесь, по эту сторону Карпатских гор?

«Надо было ставить лагерь засветло, — успел подумать Всеволод. — И оградиться огнями, как прежде».

Ещё он успел соскочить с ходившего ходуном седла — пешим сейчас биться проще, чем конным, успел вырвать из ножен оба меча. И…

И вот тут-то на них напали.

Напало…

Но не там, где ждали. Не оттуда, куда были устремлены глаза. И направлены мечи. И копья. И факелы.

Мохнатое, хрипящее, стремительное выскочило, выметнулось из-под земли, из травы, из кустов, из-под самых конских копыт. Сбило. Свалило вместе с конём дружинника, что не успел, наверное, и испугаться-то по-настоящему. Одного свалило, второго, третьего…

Внезапно объявившаяся внутри факельного круга тёмная тварь, по кругу же и металась. Пока дружинники пытались сдержать вконец обезумевших коней. Пока, отчаявшись, соскакивали и падали с сёдел. Пока осознавали случившееся в всполошном свете обронённых факелов.

Пока, пока, пока…

А тварь не ждала. Тварь разила, рвала, грызла — быстро и расчётливо.

Тварь целила в самые уязвимые месте. В шеи и морды коней, не защищённые попонами, кольчужной бронёй и стальными налобниками с серебром. В лица людей, не успевших опустить посеребрёную личину забрала или полумаски.

Или не имевших таковой на шлеме.

Или вовсе потерявших шлем в суматохе.

Тварь вспарывала поваленным лошадям брюхо, на скаку, на лету цапая зубами и выдирая путанные дымящиеся потроха. Тварь била по ногам, на которых не было поножей, по рукам, не прикрытым наручами. Отрывала, отгрызала.

Кровяные фонтаны из вскрытых артерий щедро орошали ночь. То тут, то там. И там. И там вон тоже.

Это было по-настоящему страшно: тварь дралась и насыщалась одновременно. И калечила, и убивала, ловко ускользая из-под отточенной стали с серебряной насечкой, выбивая и вырывая из рук, а то и вместе с руками те немногие факелы, что ещё удерживали дружинники Всеволода.

Выбитые, выпавшие, затаптываемые в буйном сочном разнотравье факелы быстро гасли. Искры, шипение, чад… И человеческий глаз уже бессилен в навалившемся мраке, где угадывались лишь смутные тени, мечущиеся по зарослям.

Перепуганные кони. Беспомощные люди.

Обречённые. На убой.