Эрдейский поход

А над стеной показалось ещё одна уродливая безволосая голова.

Две.

Три.

Широкий — от плеча взмах. Одним мечом. Гуденье воздуха. И — толчками в руку — слабое сопротивление, трижды, когда сталь соприкасается с…

Две головы и голова с шеей и куском плеча отделяются от туловищ, подскакивают, кувыркаются в воздухе, разбрызгивая жидкую смоль.

Второй меч тоже делает свою работу: половинит поперёк — от темя до паха — проскользнувшую под смертоносной дугой тварь. Ещё одну. Прорвавшуюся. Почти прорвавшуюся…

Проклятье! Если даже обоерукий сейчас едва поспевает, что говорить об остальных, в руках которых лишь по одному мечу и одному копью.

Разворот. Всеволод снова рубит. Сплеча. И, нанося удары — смотрит. Не на скошенную нежить — вокруг смотрит. Как вокруг? Что вокруг?

Вокруг кипит битва. Вовсю кипит. Там, на внутренней стене дела обстоят неплохо — в обезлюдевшем городе упырей, видимо, пряталось не так уж и много. Боковые переходы тоже пока держаться — благо огонь пылает — не пройти.

Но здесь! На внешней стене, над внешними воротами… Здесь штурмующих тварей несчётное множество. А людей — мало.

Здесь некогда пустить стрелу.

Здесь все рубятся врукопашную.

Здесь ноги скользят в чёрной крови.

И начинает уставать рука.

И уже есть потери.

Вот когтистая лапа подцепила плащ зазевавшегося дружинника и сдёрнула воина за стену, вниз, в кишмя кишащее…

Вот тварь ударила из бойницы — под шелом, под серебряную стрелку-наносник другого ратника. Когти вырвали нижнюю челюсть, окропив густые чёрные росплески красным.

Вот ещё один воин, потерявший шлем, осел, роняя оружие. Сразу два упыря запрокинув несчастному голову, впились раненому в шею. Обе твари, в великой жажде позабыли обо всём на свете и были немедленно изрублены. Но человеческая кровь уже хлестала из разорванного горла. Стекленели глаза поверженного бойца.

На умирающего наваливались новые твари.

Длинные упыриные языки жадно слизывали тёплую алую жидкость.

Нечисть неумолимо теснила людей. Брала напором, массой, числом. Оттирала от бойниц и крепостных зубцов. Норовила сбросить вниз — на камни межвратного прохода, на рычащего в бессильной ярости белого пса, на беснующихся коней, за которыми некому было следить: все воины уже бились на стенах.

И перехлёстывает, переваливается через заборало сплошная масса бледных, измазанный чёрной грязью и чёрной кровью тел.

И не успеваешь рубить и колоть всех.

А снизу всё лезут и лезут новые твари.

А наверху — твари тёмного обиталища вперемежку с людьми. И беспощадная сеча, в которой одни секут мечами, а другие — когтями, похожими на мечи.

Вот он, наиважнейший момент битвы! Упыри вконец обезумели от близости живой крови. Нечисть хваталась за серебрёные брони, сама цапала клинки, бросалась на губительный белый металл. Погибая, но сбивая с ног, вырывая оружие, наваливаясь сверху. Что ж такое знакомо и человеку — так порой в запале боя хватаешь голой рукой отточенную сталь противника, не думая о боли. А то и кидаешься на эту сталь, позабыв о смерти.

Глава 42

Возле Всеволода с криком, от которого холодеет душа, упал ещё один дружинник. Беднягу, прикрывавшего спину воеводе, скосила смертоносная пятерня кровопийцы. Подрубила ноги. Ударила аккурат под подол кольчуги и над коленом, над поножами.

Когти рассекли мышцы и жилы, разорвали связки, разворотили кость. Опрокинули, скинули.

Пришлось биться и за себя, и за павшего, волчком вертясь на стене, с которой не капало уже — лилось сплошным потоком чёрное вперемежку с красным. Мечи обоерукого сотника так и плясали, так и сверкали в свете огней, рубя податливые белёсые тела. По два-три зараз.

Но…

Не выстоять! Не выдержать!

Уже — нет. Никак уже. Невозможно. Не по силам человеческим это! Слишком много тварей закрепилось, уцепилось, вгрызлось в ряды дружинников на боевых площадках и заваленных трупами проходах, слишком много нечисти наползает по стенам снизу. Слишком долго идёт бой. Слишком устали ратники. И сменить уставших некому.

И вдруг…

Грохот.

Треск.

Яркая вспышка.

Искры до небес…

Ох, не вовремя рушатся горящие перекрытия переходных галерей. И справа рушатся, и, вон, слева тоже.

Летит со стен пылающая кровля, сбивая и увлекая за собой преградные кострища, осыпая и освещая головнями нечисть внизу. Опадает в боковых проходах огненная стена. И нет больше на флангах надёжного огненного прикрытия. Нет непроходимой стены пламени…

А по красным угольям, по раскалённому, потрескавшемуся от жара камню, дико визжа от боли, уже надвигаются… орут, но приближаются-таки твари.

С обоих сторон.

И — тошнотворная вонь горелой упыринной плоти.

Ползёт нечисть, ползёт невзирая ни на что! И если доползёт, если ударит ещё и из внешних проходов… Тогда точно останется только одно: подороже продать свою жизнь и кровь.

Что ж, не суждено, видать, русской сторожной дружине дойти до тевтонской крепости. Здесь, в безлюдном городе, сложить свои головы им суждено. Знать, судьба такая…