Эрдейский поход

«А она ведь ничего… — промелькнула вдруг неожиданная мысль. — Не писанная красавица, конечно — писанными красавицами из грязного поруба не выходят — но что-то в отроковице этой, определённо, было. Нет, очень даже миловидная девица, хоть и измазана с ног до головы, и одета неказисто. А уж если такую раздеть, да отмыть…»

Тьфу ты, ну ты! Что за глупости ни к месту и ни ко времени! Всеволод тряхнул головой, отогнал непрошенные помыслы. Совладал с собой. Даже брови нахмурил, чтоб не уловила девчонка тайное, сокрытое, чтоб не вообразила себе…

— Ну и как же тебя отец с матерью нарекли, девица-красавица? — спросил Всеволод.

Не услышав ответа, спохватился: не понимает ведь по-русски. Глянул, было, на Золтана, стоявшего рядом с выпученными глазами и разинутым ртом, но передумал, позвал в толмачи волоха:

— Бранко, где ты там? Ну-ка, переводи.

Волох подошёл. Перевёл вопрос воеводы. И снова перевёл. И опять… На каких языках и сколько раз спрашивал, Всеволод разобрать даже не пытался. Он ждал ответа.

— Эрш… эрж… — напуганная девчонка с трудом выпихивала из себя отдельные звуки и никак не могла связать их воедино — в слова. — Эрж-бе…

— Что? — не понял Всеволод.

— Вероятно, её имя — Эржебетт, — предположил Бранко. — А может быть, и нет. Не в себе, похоже, девка.

— Умом что ли тронулась? — Всеволод потёр расцарапанную заколкой руку.

— Тронулась — не тронулась, но язык от испуга, видать, отнялся. И, кажется, надолго.

— Жаль, — Всеволод вздохнул. — Поговорить с ней было бы любопытно.

Волох лишь пожал плечами:

— Боюсь, нам уже не узнать, что приключилось с бедняжкой. А впрочем, и не мудрено, что она дар речи потеряла. Если пряталась здесь от стригоев…

— Не только от них, — хмуро заметил Всеволод. — И речь она утратила не до конца. Кое-что девчонка мне всё-таки сказала.

— Что?

— Что волкодлак объявил её своей добычей.

— Эт-ту-и пи-и пья? — нахмурился Бранко, — Так она сказала?

— Да.

— Больше ничего?

— Ничего.

Волох покачал головой:

— Это странно. Я так разумею: уж если у человека от ужаса отнимается язык, то целиком и полностью. Если же он способен хоть что-то сказать, тогда почему ограничивается одной лишь фразой. Не может говорить иного? Или не хочет?

Бранко посмотрел на девушку с недоверчивым прищуром. Повторил многозначительно:

— Странно. Очень странно.

— А я как раз ничего странного не вижу, — подозрительность проводника вызвала у Всеволода лишь раздражение. — Если девицу до полусмерти напугал волкодлак, в памяти и на языке несчастной вполне могло отложиться его последнее слово. А раз слово это защищает от прочих оборотней…

Он не договорил — махнул рукой. Отмахнулся. Не ахти какое объяснение выходило, но с другой стороны… Кто знает, что способен сделать с человеком великий страх? Никто!

Обвинять несчастную отроковицу ни в чём худом не хотелось. Надо бы, быть может, хотя бы осторожности ради, но не хотелось — и всё тут! От этого Всеволод злился ещё сильнее. И на недоверчивого Бранко, и на самого себя, и на девчонку эту, свалившуюся им на голову посреди безлюдного города.

— Будем смотреть за ней в оба, — буркнул Всеволод.

И снова повернулся к страдалице. Спросил — резко, грубо, выплёскивая прущую наружу злость:

— Тебя звать Эржебетт? Верно?

Бранко снова перевёл. Несколько раз. Видимо, на всех языках угорского королевства и его окрестностей. Даже немецкая речь проскользнула.

— Эрш… эрж… эрш… эрж… — отроковица вновь силилась что-то сказать. И не могла.

Она не кивала. Но и не мотала головой.

— Что ж, значит будешь Эржебетт.

Имя было диковинным и больше смахивало на лошадиное ржание. Но надо же было как-то называть девчонку.

— Погоди-ка, русич, а не она ли моего Рамука… того…, — вспомнил, наконец, о погибшей собаке Золтан.

— Да уж больше некому, — ответил Всеволод. И поспешно добавил: — Но ты всё равно саблю-то не цапай, если хочешь в дружине остаться. Обижать девку не позволю.

— Она Рамука сгубила! — скрежетнул зубами шекелис.

Клинка, впрочем, угр не обнажил. А зубами — пусть. Сколько угодно скрежещет…

— Случайно, — твёрдо сказал Всеволод, — без умысла. Западня в пыточной готовилась не для твоей собаки.

— А для кого же?!

— Слышал ведь — Эржебетт волкодлак напугал. Его, небось, и поджидала девчонка. Хотела сначала придавить оборотня ведьминым ложем, а после своей серебряной заколкой добить. Не смотри, что маленькая заколка — тёмной твари серебра хватит, если воткнуть поглубже. А если бы волкодлак в поруба сунулся в человеческом обличье, так, глядишь, и заколки бы не понадобилось. Шипы на пыточных полатях — сам видел какие. Так что пса твоего Эржебетт просто с перепугу завалила. Нет на ней вины.

— Да как же нет! — возмутился Золтан. — Рамук…

— Рамук — собака, не человек. Она — человек. И негоже будет из-за пса казнить человека. Эржебетт пойдёт с нами. А ты, если не сможешь совладать со своим гневом, — не пойдёшь. Не обессудь, Золтан, но уж больно ты горяч. То на немца кидаешься, то на татарина. Теперь и вовсе девку беззащитную рубить вздумал. Такой спутник мне не нужен. Так что сам решай…