Эрдейский поход

Однако мечей Всеволод не убрал — гнетущая атмосфера темницы к тому не располагала. Остриём клинка подцепил распоротый край грубой мешковины, резко откинул вместе с соломенной маскировкой.

В тюфяке сидел щуплый отрок. Весь — в грязи, в соломе. Сжался в комочек. Колени — к подбородку. Шапка натянута на уши. Из одежды — рубаха, да портки — большие, широкие, невесть где взятые, но явно не по мерке шитые. Дрожит всем телом. Глаза — зажмурены. Во рту — кулачок. Чтобы не закричать от ужаса.

Эко диво! Всеволод отступил. Мальчишка! Выжил там, где в первую же ночь пали взрослые и опытные мужи из дружины Всеволода. Вот, выходит, на чьей совести смерть Рамука…

— Ну, всё, хватит хорониться! — Всеволод звякнул мечом о камень. Над самым ухом отрока.

Паренёк дёрнулся, заскулил.

— Слышь, нашёл я тебя. Прятки кончились. Вылазь!

Не вылезал…

Всеволод сообразил: да ведь малец-то, небось, русского не разумеет. А как сказать по-угорски он не знал. Всеволод повторил по-немецки:

— Вылезай, говорю!

— Э-э-э… у-у-у… и-и-и, — донеслось в ответ что-то невразумительно-плаксивое.

Похоже, немецкий тут тоже не подойдёт. Ладно, толмач Бранко поможет. Или Золтан растолкует.

— Ну, давай, давай, поживей. Вреда не причиню — не бойся и за собаку бранить не стану, — Всеволод снова перешёл на русский, стараясь пронять отрока не смыслом слов, а лаской в голосе.

Даже мечи спрятал.

В тюфяке снова всхлипнули. И тихо-тихо простонали.

— Эт-ту-и пи-и пья! — разобрал Всеволод.

И вздрогнул.

Сразу не поверил. Решил — ошибся. Ослышался.

— Что?!

— Эт-ту-и…

— Что ты сказал?!

— … пи-и пья…

«Я — добыча другого», — вот что говорил ему плачущий отрок.

Невероятно! Паренёк не только избежал клыков упырей, но и повстречался с оборотнем. И опять-таки — выжил!

А может, он здесь спасается вовсе не от кровопийц? Может, и знать о них не знает? А прячется от волкодлака? Или не прячется? Или просто ждёт смертного часа? Ждёт когда явится хозяин, объявивший его своей добычей.

— Эт-ту-и пи-и пья! Эт-ту-и пи-и пья! Эт-ту-и пи-и пья! — всё твердил и твердил без умолку перепуганный отрок.

А если волкодлак тоже где-то здесь? А если мальчишка всего лишь приманка?

Всеволод быстро огляделся. Нет, в темнице по-прежнему кроме них — никого.

— Эт-ту-и пи-и пья! Эт-ту-и пи-и пья!

— Да перестань ты скулить! — не выдержал Всеволод. — Вылезай!

Снял перчатку. Потянулся к отроку, намереваясь вырвать того из ниши и тюфяка. Схватил.

Руку больно кольнуло.

— Эй! Ты что, спятил?!

Всеволод отшатнулся.

На тыльной стороне ладони кровоточила небольшая ранка. Не ранка даже — так, царапина. Чем это его стервец? Укусил? Нет, на следы зубов не похоже. Каменным осколком, наверное. Или уж, скорее, какой-нибудь иглой из пыточного арсенала. Не разглядишь ничего: руки прячет, гадёныш. Да, с норовом попался отрок.

— Ладно, храбрец, — процедил Всеволод сквозь зубы. — Не желаешь идти со мной — оставайся здесь. Неволить тебя не буду. Дожидайся нечисть, раз она тебе милее.

Нарочито громко шурша соломой, Всеволод направился к двери. Нянчится с дитём ему сейчас недосуг, а безразличие, порой, оказывается действеннее уговоров и угроз.

Уже у самого выхода Всеволод услышал шорох сзади. Остановился. Обернулся.

Отрок выползал-таки из своего убежища.

— Иди сюда, — позвал Всеволод.

Не беда, что добровольный узник городской тюрьмы не понимает по-русски и не видит в темноте как он. Пусть идёт на голос.

— Я возле двери.

Всеволод вытащил засапожник, блокировавший дверь. Скрипнул пару раз ржавыми петлями, давая понять, где находится.

Отрок шёл к нему. Вполне себе уверенно шёл уверенно, совсем не так, как обычно человек в темноте пробирается по незнакомому помещению. Судя по всему, мальчишка пробыл здесь уже долго и прекрасно ориентируется в камере и за её пределами.

Всеволод снова протянул руку. Коснулся худенького плеча.

— Держись за меня.

На этот раз колоть его не стали. Отталкивать — тоже. В ладонь легла тонкая дрожащая ручонка.

Вдвоём поднялись в пыточную. Молча обошли придавленного Рамука.

Коридор.

Комната.

Тяжёлая входная дверь с треугольным окошком.

Вышли из узилища на улицу. И вот тут…

Первым к ним подскочил Золтан с уже приготовленным факелом.

— Это ещё кто такая?! — от изумления шекелис забыл и о факеле, и о гибели верного Рамука. — Где ты её нашёл, русич?!

Всеволод оглянулся. На того… на ту, что вёл за собой.

Именно «такая»! Именно «её»! Надо же! Отрок оказался отроковицей! Сейчас-то девку можно было разглядеть во всей красе. Да уж, в красе…

Чумазое испуганное лицо. Перепачканная бесформенная одежда. Угловатая мальчишеская фигурка. Но пока поднимались наверх, из-под шапки выбились непокорные рыжие локоны. Длинные — парни таких не носят.

А-а-а, ясно, почему выбились! Левой рукой девица держалась за Всеволода. Правой — сжимала заколку. Острую, с серебряной отделкой. Вот, оказывается, чем она его там, в темнице…

Глава 50

Девчонка была худющая и ростом невысока. А всё ж не ребёнок, как подумалось поначалу Всеволоду. Мальчишка — тот был бы ребёнком, а эта… Взрослая эта уже. Такой впору заневеститься. И ещё…