Ермак

Сеид, согнувшись, ушел из шатра. Ханша села и долго оставалась неподвижной и безмолвной. Она с досадой думала: «Для кого плясала и хвалилась своей красотой? Нет мне надежд и утешений. Все покинули меня! Даже Маметкул — этот трус, даже хан — хилый старик!». Она прижала руку к сердцу и, прислушиваясь к его биению, в смертельной тоске повторяла: «Так и не пришла ко мне радость! Так и не порадовала молодая любовь!».

5

Утром из-за туманов поздно выбилось солнце. Едва оно осветило заплоты и бойницы крепости, как на крутой тропе появился и медленно начал спускаться к Иртышу сеид, за ним торопливой стайкой следовали слуги ханши Сузге. Кильсана тихо плакала и часто оглядывалась на Сузгун.

— Иди, иди, — негромко говорили ей слуги. — Ханша скоро вспомнит о тебе.

Но вещун-сердце подсказывало служанке: никогда, никогда она не увидит больше Сузге. Кто-кто, а уж Кильсана хорошо знает характер своей госпожи.

Внизу, под яром, на темной волне колыхалась большая ладья. Сеид осторожно спустился к ней, бережно неся на руках ларец, который ханша вручила ему, сказав: «Возьми для утешения. Ты всегда любил звон серебра. Потешь на старости свой слух».

Старец и сейчас благодарно думает: «Мудрая Сузге знает, чем утешить правоверного. Серебро утоляет горе человека!».

С поникшими головами все подошли к ладье, но мысли у каждого были о своем. Никто уже не думал о ханше. Только Кильсана еще душой в Сузгуне.

Скрыв свое лицо покрывалом, Сузге из бойницы печально глядела на уходящих слуг.

«Вот и все! — думала она. — Оглянется ли кто на Сузгун?».

Сеид и слуги уселись в ладью, ударили веслами, и закружилась вода. В последний миг все встали и поклонились в сторону Сузге.

— Путь вам добрый. Не забудьте меня! — со вздохом вымолвила ханша и тихо сошла с бойницы. Ладья мелькнула в последний раз и растаяла в сизом тумане…

Долго ломились казаки в бревенчатые ворота, никто не отзывался на стук. Иванко Кольцо рассвирепел:

— Обманул меня старик! В топоры тын!

— Погоди, атаман, — спокойно сказал Ильин. — Тут что-то не так. Чую, покинули Сузгун все до одного. Айда через тын! — Он сильным рывком бросился на заплоты, ухватился за остроколье. Минута — и проворный, сильный казак очутился за тыном. Подошел к запорам, отбросил их и распахнул ворота.

— Жалуйте, ребятушки!

Иван Кольцо оглядел Сузгун. Мертвая тишина царила над жильем ханши. Никто не вышел навстречу. Атаман зычно крикнул:

— Эй, отзовись, живая душа!

Гулкий выкрик замер. С кедра на лиственницу шумно перелетела сорока. И снова тишина. Казаки опасливо огляделись.

«Эх, зелье лютое, — сбегла! — огорченно подумал Иванко. — Опалила ясну соколу быстрые крылышки. Сузге, Сузге!».

Все еще не веря своей догадке, атаман вошел в шатер, крытый белым войлоком, увидел ковры, разбросанные подушки, настежь открытый большой сундук с перерытыми нарядами, но ни души не нашел.

«Эх, ворона ты, ворона подгуменная! Кому поверил? Басурманке, утехе ханской!» — укорил себя Кольцо.

Он поднял цветное платье, которое оказалось легче пуха, представил себе в нем стройную ханшу и с еще большей силой почувствовал, как горька ему эта потеря.

Потемневший от неудачи, он обошел заплот, лазил на башенки, заглянул даже в бойницы. Но кругом пустынно: не видно ни Сузге, ни ладьи, ни других татар.

Над холмом пробежал ветер, прошумел в пихтах. На всякий случай казак заглянул в рощицу. Он шел размашистым шагом… И вдруг навстречу ему, словно пламень, колыхнулось покрывало.

Иванко шире открыл глаза и ахнул: под огромной развесистой пихтой, прижавшись спиной к стволу, сидела с поникшей головой ханша.

— Царица! — весело закричал Кольцо. — Сузге! Не бойся, обижать тебя не буду!

Но ханша не подняла головы, не отозвалась на зов казака. Изумленный ее молчанием, Иванко тихо подошел к ней и осторожно поднял покрывало.

— Браты, да что же это? — растерянно отступил он.

Свет померк в глазах казака: из-под легкого наряда сочилась кровь, темные ресницы чуть дрожали, но лицо ханши было мертвенно-бледным.

— Царица, что ты сотворила, радость моя! — Иванко бросился на колени и схватил руку Сузге.

Она медленно открыла глаза и взглянула на казака. Узнала она его или нет, но на губах ханши вдруг мелькнула улыбка и сейчас же погасла. Вслед за тем Сузге качнулась и безжизненно скользнула на пожухлую траву.

В горестном изумлении смотрел Кольцо на упавшее тело. Он был сражен этой внезапной смертью.

Казаки смахнули шапки и уставились в землю.

— Подобает тело предать земле, — тихо обронил Ильин и, не ожидая согласия атамана, пошел искать заступ.

Над кручей Иртыша и похоронили Сузге.

В полночь над Сузгуном встало багровое зарево, — ярким пламенем пылали заплоты и строения ханши. Ермак проснулся и вышел на крылечко. Вглядываясь в рдеюшее пламя, тревожно сказал:

— Сгорит царица! Надо помочь в беде.

И только хотел тронуться на дальний холм, как перед ним встал Иванко Кольцо.

— Не тревожь себя, батько. Не сгорит царица!

— Аль она нетленная?

— Зарезала себя, а татары разбрелись. Похоронили мы ее под кедром.