Ермак

«Пора!» — решил князец и двинулся в Пермскую землю.

Наступили жаркие дни, когда овод и гнус донимали все живое, но жизнь в эту пору в Пермской земле шла бурно и кипуче. В лесах смолокуры гнали деготь, углежоги жгли уголь, в копанях рудознатцы добывали руды, и над строгановскими соляными варницами вились знакомые дымки. На вырубках и перелогах русские ратаюшки поднимали пашню В эту пору мирного труда из лесов и вышли великие толпы вогулов, остяков и татар. Они перевалили Югорской хребет и разливались по дорогам. Ночное небо вдруг озарилось заревом пожарищ, и безмолвные леса и пажити огласились стонами и воплями терзаемых тружеников. Князек свято выполнял волю Кучума, — голова его закружилась от крови. Не встречая отпора и уничтожая все огнем и мечом, он прошел сотни верст и неожиданно оказался под стенами Чердыни. Толпы вогулов во главе с Кихеком, сылвинские и иренские татары окружили город, стоявший над рекой Колвой. Над Чердынью раздались звуки набата. На стенах и валах появились стрельцы и все способные рубить топором, владеть рогатиной и бить огневым боем. Воевода Василий Перепелицын — дородный, с круглым мясистым лицом и окладистой рыжей бородой, обряженный в тяжелую кольчугу, при сабельке, стоял на воротной башне, вглядываясь во вражий стан. На дорогу на высоком коне выехал Кихек, с обнаженной головой. Длинные волосы князя были заплетены в косички, а в косичках — орлиные перья. Кихек вскинул голову и заносчиво закричал воеводе:

— Эй, отворяй ворота, мы пришли к тебе!

Перепелицын побагровел, пригрозил пудовым кулачищем:

— Я тебе, сукину сыну, открою, — дождешься! Убирайся, чертова образина, пока цел!

Кихек проворно схватился за лук и в свою очередь пообещал:

— Я белку в глаз стрелял. Убью тебя!

Пелымский князь туго натянул тетиву и пустил стрелу. Она с воем пронеслась к башне и впилась в бревно. Воевода опасливо покосился, но, сохраняя достоинство, прокричал:

— Вот она — в чисто полюшко. Вояка! — сплюнув, он спустился с башни. У ворот сторожили стрельцы с бердышами. Воевода сказал им:

— Николи того не бывало, чтобы русская хоругвь преклонилась перед басурманом. Оберегать врата и тыны до последнего дыхания.

«Под башней — завал из толстых кряжей и каменьев, тыны высоки, прочны, даст бог, отсидимся от ворога!» — успокаивал себя Перепелицын.

Скоро дорога огласилась топотом татарских коней. Стрелы с визгом понеслись на город. Русские молчаливо ждали. И только когда пелымцы и татары показались у тына, встретили их огневым боем, горячим варом, кипятком и тяжелыми каменьями. Все горожане, от мала до велика, отбивались от врага. Злые толпы лезли на слом, но стрельцы метко били, а тех, кто добирался до вершины палисада, рубили бердышами и топорами. В горячей свалке у городских ворот стрелец подхватил багром Кихека, но тот сорвался и, остервенело размахивая мечом, погнал на тыны новые толпы. Обозленные вогулы много раз бросались на стены и в конце концов учинили пролом, в который и устремились татарские наездники. Залязгали сабчи, засверкали ножи и топоры. Вздыбленные кони подминали и топтали людей. Клубы черного дыма заволокли место схватки. Не страшась ни сабель, ни копий, ни конских копыт, чердынцы отбивались чем пришлось, баграми стаскивали всадников с коней и палицами добивали их Воевода, размахивая мечом, появлялся среди защитников и взывал:

— Бей ворога! Руби супостата!

Он с великой силой опускал свой меч на вражьи головы.

Много конников полегло у пролома, мало спаслось бегством. Напрасно Кихек бросался сам в драку, — толпы отступавших увлекли и его за собой Только ночь остановила побоище.

Затихла парма — глухая тайга с непроходимыми трущобами, зыбкими болотами и безымянными ручьями. Лес вплотную подошел к Чердыни, вот рукой подать. Давным-давно погас закат, и над распаханными полями и раскорчевками разлился призрачный белесый свет, не желая уступить темноте. Парма и берега Колвы как бы затканы серебряной дымкой.

Кихек сидел у костра и раздумывал о битве: «И все-таки я сожгу русский город и пройду Пермскую землю из края в край», — наконец, решил он.

…Чердынцы исправили стену и снова ждали врага.

Печальный звон плыл над окрестностями: горожане хоронили павших в битве. В этот и на другой день Кихек не решился на слом Безмолвие лежало над Колвой-рекой, над пажитями только костры дымили и по дорогам рыскали дозоры.

Воевода Перепелицын с дозорной башни разглядывал вражье становище и раздраженно думал: «Всё Строгановы натворили! Назвали воровских казаков и задирали пелымцев, а теперь эсколь горя!».