Ермак

И такая досада была у воеводы, что он не находил себе места. «Что сделали с великой Пермью? — восклицал он горько. — Нет, пора о деяниях Строгановых довести до царя! Погоди, вы у меня закукарекаете!» — пригрозил он знатным солеварам. Воевода вспомнил, как он ездил в Орел-городок и как неприветливо его встретил Семен Строганов. Сутуло и грузно сидел он за тесовым столом и угощал гостя редькой да квасом Лукавый взгляд его нескрываемо облил Перепелицына ненавистью. «И с чего тебе вязаться с нами, коли мы в. своих вотчинах сами хозяева и сами приказные», — говорил этот взгляд.

Скупой хозяин не проводил гостя до ворот. Едва воевода сошел с крыльца, как позади, за его спиной, загремели запоры.

Вспоминая свою глубокую обиду, Перепелицын сердито пообещал:

— Вот коли пришла пора посчитаться со Строгановыми!

Кругом разливалось благоухание цветущей земли. Оно проникало всюду, во все поры, и волновало все живое. Среди этого ликования весны чудовищно дикими казались кровь и гибель людей.

Неделю простоял под городом Кихек со своими толпами, пролил немало крови своих и русских воинов, но так и не взял Чердынь. На росистой заре воевода поднялся на дозорную башню и увидел дороги пустынными. Только пламень пожаров окрестных погостов и починков говорил о набеге извечного врага.

Спустя день Перепелицын взобрался на коня и объехал пермские волости. Везде пепел и запустение, груды обгорелых бревен и растерзанные тела поселян. Возвратясь из объезда, воевода закрылся в своей избе и стал писать челобитную царю, обвиняя Строгановых в черной измене родине.

«Строгановы до сей поры держат у себя воровских казаков, и те казаки задирают вогуличей, остяков и пелымцев и тем задиром ссорят русских с сибирским ханом», — сообщал он Грозному.

Между тем, потерпев поражение под Чердынью, Кихек отправился в строгановские вотчины. По дороге к его толпам пристали иньвенские пермяки и сбвинские остяки, поднявшиеся против своих притеснителей — купцов Строгановых. Яростное пламя возмущения охватило тихие берега Прикамья.

Солевары, углежоги, рудознатцы — весь черный люд побросал работу. По куреням и варницам ловили приказчиков, управителей и казнили их, вымещая перенесенные обиды. С косами, серпами, рогатинами и кольями работные двинулись к острогам, разбивая их и выпуская колодников, заточенных Строгановыми в сырые погреба.

Соликамск разорили, палисады и солеварни сожгли. Строгановы, спасаясь от гнева, заперлись в Кергедане-городке.

Тем временем вогульский мурза Бегбелей Агтаков с ордой в семьсот вогулов и остяков подступил к Чусовским городкам и Силвенскому острожку. Украдкой он напал на окрестные деревеньки, пожег их дотла и полонил много работных, женок и детей. Но порубежные воины и стрельцы не испугались толп Бегбелея, вышли внезапно ему навстречу и разбили его. Сам Бегбелей был пленен, закован в цепи и привезен в Чусовской городок. Рать его разбежалась по лесам.

Кихек со своими головорезами дошел до Кая-городка, отсюда повернул на Кергедан-городок.

За высокими тынами набралось много бежавшего народа. Максим Строганов, мрачный, злой, ходил по хоромам, в которых каждое слюдяное окно розовело от зловещего зарева. Дядя Семен Аникиевич смотрел зверем, жаловался:

— Поднялись, холопишки Боюсь, побьют они нас.

И хотя у дубовых заплотов и на башнях сторожили меткие пищальники, все же было страшно. Издалека нарастал гул — шли и ехали толпы. В ночной тьме слышалось их тяжелое движение. Внезапно вспыхнуло пламя и озарило черное небо.

«Жгут слободу!» — догадался Максим и выбежал на площадь.

Шум волной нахлестнул на него. За тыном кричали истошно, страшно. Просили слезно:

— Браты, откройте, спасите от злодеев.

Пищальник, стоявший на воротной башне, сгреб с лохматой головы шапку и замахал ею:

— Айда-те, открывай! Наших бьют, женок бесчестят. Да кто же мы?

— А у меня там бабы остались! — закричал мужик в посконных портах и рваной рубахе.

— А у меня робята малые! — заорал другой. — Отчиняй ворота.

С скрипом распахнули ворота, и охочие люди вырвались на простор. Из-за реки к ним перебирались толпы. Впереди них торопился на кауром коне солевар Куземка Лихачев.

— Неужто свои, русские, против нас? — закричал мужик в посконных портах, но Куземка откликнулся:

— Браты, браты, бей подлюг. Кихек-князец русских удумал всех под корень вывести. Бей!..

И тут Максим Строганов увидел с дозорной башни, как его холопы и дозорные люди схватились с врагом.

Претерпевшие беды строгановские посельники били пелымцев дубьем, топорами, не милуя никого. Видя гибель орды, Кихек бросил награбленное добро и ускакал на своем быстром коне с поля схватки куда глаза глядят.

Все лето шло умиротворение в Перми великой. В эти же дни челобитная чердынского воеводы была доложена царю. Иван Васильевич пришел в гнев и повелел немедля написать Максиму и Никите Строгановым опальную грамоту. Думный днях Андрей Щелкалов неторопливо и зло написал ее и скрепил черной восковой печатью.