Эстетика и литература. Великие романы на рубеже веков

Одним из примеров служит Питер Брукс, который в Чтении ради сюжета посвящает любопытную главу Воспитанию чувств¹. Брукс, работа которого основана на понятии plot (сюжета), утверждает, что отношение между Флобером и традиционным использованием plot’a можно определить как «извращённое»². В самом деле, его зрелые работы кажутся построенными «вокруг систематического сворачивания в сторону от сюжета как модели централизованной организации повествования и выводов»³. И, как подтверждает тот же Пруст в своей статье о Флобере⁴: стиль писателя, структура построения глав и отдельных фраз имеют целью помешать тому, чтобы роман развивался в русле временного continuum а. Брукс не упускает возможности отметить, что в этом романе «главной проблемой кажется проблема воли и желания, неспособности со стороны героя превратить окружающий мир и свой собственный путь в неизменное, неизбывное желание»⁵.

В целом, кажется, что наблюдения Брукса всего лишь подтверждают то, что уже сказано Лукачем в Теории романа: недостаток действия и закручивание сюжета вокруг самого себя дают основание для анализа состояний души и для размышления, которые для Брукса заканчиваются «дероманизацией» самого романа, а для Лукача представляют собой причину поражения романов утраты иллюзий. Тем не менее, Воспитанию чувств удаётся, согласно Лукачу, избежать такой опасности, благодаря тем временным опытам, которыми являются «надежда» и «память», позволяющим обрести «утраченное время» – другими словами, утраченный смысл – придавая таким образом роману некое заключение. Но Брукс теперь именно такое прочтение считает «оптимистическим»⁶. Поскольку для него, напротив, заключение Воспитания чувств «вскрывает более, чем заключает, оставляя подозрение, что романы, как и психоанализ, в действительности, могут продолжаться бесконечно»⁷.

Роман завершается тем, что Фредерик Моро (протагонист) и Делорье вспоминают о событии в их жизни, предшествовавшем началу романа: посещение борделя Турчанки. Это воспоминание побуждает двух молодых людей к утверждению: «Это лучшее, что было у нас в жизни!». То, что в этом случае существенно – это не столько значение самого события, сколько предпочтение, которое отдаёт ему память и делает его предметом рассказа. Согласно Бруксу, тот факт, что роман показывает двух молодых людей, которые в воспоминании о посещении Турчанки «делятся друг с другом во всех подробностях, каждый дополняя со своей стороны то, что осталось в памяти у другого», имеет вот какое значение: «история не только рассказана, но пересказывалась много раз, даже слишком много»*. Следовательно, мы имеем дело с «удовольствием от рассказа», которое, кажется, «в конце концов, должно придать особый смысл самому повествованию»⁹. Всё же продолжает Брукс, это «подтверждение в романе», эта «ретроспективная похоть», не может преобразить прошлое, но является всего лишь «ироническим удовольствием», «смирением перед фактом, что знание всегда запаздывает по отношению к действию»¹⁰. И это означает, что флоберовское воспитание, не ведущее ровно ни к чему, «делает горьким и бесплодным наше участие в моменте воспоминания и заключительного повествования»¹¹. Это как если бы сам роман выступал «против нормального заключительного развития рассказа, для которого момент наивысшего свершения сюжета (plot) совпадает с моментом вывода»¹². На основе этого отрицания заключительных выводов в романе, выводящего на передний план только сам акт повествования, Брукс заключает, что «более оптимитическое» прочтение Лукача ведёт к противоположному заключению и неправильному пониманию общего впечатления от романа.

Но, как у нас была возможность отметить, в соответствии с прочтением Лукача в Воспитании чувств «не делается никакой попытки, чтобы преодолеть, посредством какого бы то ни было процесса приведения к единому целому, разрушение внешней действительности, её предрасположенность к неоднородным элементам, повреждённым и обрывочным» (TdR, 154), и так же внутренняя жизнь героя «обрывочна, как и мир, который его окружает» (там же). И если именно благодаря времени, в особенности – памяти, которая в Воспитании чувств восстанавливается в одно целое, то верно и то, что такое целое даётся только в повествовании, то есть в произведении, но не в жизни. Наоборот, именно его представление только в произведении заявляет эту целостность – абстрактной и влечёт за собой оставление мира для неизбежной бессмысленности.

С другой стороны, толкованию, предложенному Бруксом, во многих аспектах предшествовал критический анализ Поля де Мана, который сделал это предполагаемое оптимистическое видение Лукача и представление о времени в Воспитании чувств ключевым моментом критики всей целиком Теории романа. В эссе, посвящённому последней, де Ман выражает определённо положительное суждение о первой части работы, утверждая, что