Эстетика и литература. Великие романы на рубеже веков

Воспитание чувств представляется в целом как роман непрерывного течения времени и ожидания, остающегося всегда неоправданным. Существование протекает, постепенно угасая, и ни одна катастрофа не нарушает его плавный ход, ничто не даёт появиться его смыслу. Всё-таки, как говорит Виктор Бромберт, «Воспитание чувств воспевает поэзию недосягаемого, пусть кажется, что ничто не защитит героев Флобера от ударов времени и разочарования, пусть кажется, что они терпят поражение в жизни, – в конце концов, роман превращает это поражение в победу»³⁴. И именно с этой точки зрения следует рассматривать сцену финальной встречи с госпожой Арну: однажды, спустя шестнадцать лет с тех пор, как они не виделись, госпожа Арну наносит визит Фредерику – и он испытывает глубокое разочарование, когда женщина, которую он прежде так любил и идеализировал, снимает шляпу и он видит её седые волосы и следы времени на её лице. Тем не менее, Фредерик «пусть и мечтал обладать женщиной старше него и замужней, учится теперь находить красоту в отказе и в мечтах, остающихся лишь мечтами»³⁵. В этом смысле в конце само то, что герой удаляется в провинцию, может рассматриваться как защита от разочарования.

В более общем смысле несомненно, что в этом романе присутствует тенденция к расслоению сюжета, вплоть до полного отсутствия причинно-следственных связей между действиями. В самом деле, Воспитание чувств начинается с отъезда и заканчивается возращением. Из этого следует кольцевая структура романа, с началом, которое приводит нас к концу – мотивы течения реки, путешествия и недосягаемой любви – и с финалом, который возвращает нас к началу, и даже ещё раньше, чем к подлинному началу романа – к эпизоду в борделе. Уединение Федерика, в конце, со своими неосуществлёнными мечтами – это знак усталости от жизни и осознания поражения. По этой причине в центре флоберовского романа – не события, сюжет, но разрыв между идеалом и действительностью. Не случайно время колеблется между моментами хроникального описания и моментами, когда оно тянется, как во сне. В более общем смысле. Именно субъективный взгляд героя, с помощью которого мы смотрим на происходящее, замедляет темп романа.

У Флобера, как и у Пруста, даже если для прожитой жизни характерно то, что желание и его осуществление никогда не совпадают по времени, и жизнь эта подчинена силе разрушительного времени, тем не менее, как сказал Лукач, именно этот «временной опыт», которым является память, позволяет обрести вечность: было необходимо, чтобы время было утрачено, для того, чтобы его можно было обрести вновь, благодаря памяти, – в произведении. Таким образом, возвращаясь к двум финалам Воспитания чувств, мы можем сказать, что если первый – возвращение Фредерика в провинцию и его отказ от жизненной борьбы – представляет жизнь как постепенное старение, с рассыпавшимися в прах идеалами, подчинённую всеразрушающей власти времени, второй финал – воспоминание о борделе – всё-таки представляет собой возможность, благодаря памяти, победить время, отвоевав ту вечность, ту целостность, тот смысл, который хотя бы однажды осветил жизнь. Но эта целостность достигается только в произведении, на уровне повествования, как показывает нам факт, что воспоминание об этом эпизоде вновь и вновь рассказывается друг другу двумя друзьями. Эпизод запомнившийся и, следовательно, рассказанный – однако не смысле, о котором писал Брукс, но скорее в смысле, упомянутом Лукачем. Более того, если этот второй финал означает, что только в произведении можно придать смысл, то он тесным образом связан с первым, поскольку влечёт за собой осознание, что жизнь – она совсем другая, чем в произведении. И именно эта другая жизнь несёт следы потрёпанности, старения и смерти.

В Теории романа Лукач, кажется, вполне осознаёт это расхождение между произведением и жизнью, характерное для романа утраты иллюзий и, в особенности, – для Воспитания чувств, в котором это расхождение проявляется в высшей степени. Такое расхождение происходит именно вследствие связи между двумя финалами: победа над временем, которая совершается в произведении благодаря памяти, всегда сопровождается глубоким «огорчением». В этом смысле, как уже сказано, следует отказаться от толкований Поля де Мана и Питера Брукса, расценивающих излишне «оптимистичным» прочтение, предложенное Лукачем.

5. Иллюзия и отрезвление

Бувар и Пекюьие представляет собой первый пример «романа идей», который получит наивысшее развитие в Человеке без свойств Музиля, и кроме того, – романа о романе, содержанием которого является его собственная композиция. В самом деле, этот роман, последнее произведение Флобера, имеет явственным образом форму самого настоящего антиромана, поскольку та тенденция сломать традиционные модели, которая уже, впрочем, наблюдалась и в его предыдущих романах, в этом романе доведена до крайности.