Этюды о карельской культуре

В 1936 году Унелма Конкка приехала в Петроза­водск и два года училась на рабфаке, после чего по­ступила в педагогический институт на отделение русско­го языка и литературы. Ученье прервала «зимняя вой­на». В институте устроили военный госпиталь. В шко­лах не хватало учителей, поскольку педагоги-мужчины были мобилизованы в армию. Студентам пединститута предложили пойти учительствовать. Унелма согласилась поехать в Заонежье. Сначала она работала учительни­цей в Толвуе, затем, с февраля 1940 года, в Падмозере. Осенью 1940 года Унелма возобновила учебу, но уже в университете.

Летом 1941 года, когда началась большая война» университет эвакуировался в Сыктывкар, но Унелма Конкка не поехала с ним. Вместе со своей однокурсни­цей и подругой Анной Трофимовной Демидовой она от­правилась в вепсскую деревню Матвеева Сельга учить детей. Девушки проработали в школе дней двадцать» как в деревню неожиданно нахлынули беженцы из Ле­нинградской области. Спасаясь от немецкого наступле­ния, люди бежали с детьми на руках, кто с какой-то поклажей, кто полуодетый. Сообщили в Шелтозеро, что в Матвееву Сельгу пришло много беженцев, но в рай­онном центре не поверили. Однако из Петрозаводска вскоре пришло распоряжение: в течение суток эвакуи­ровать Матвееву Сельгу! Утром все отправились в Шелтозеро. Большинство шло пешком, так как подвод, не хватало — много лошадей было взято в армию. Из Шелтозера должны были переправиться через Онего на баржах, но последние баржи уже ушли. «Вот крику-то было! Спустя годы, вспоминая об этих переживаниях, смешно становится, но тогда нам было не до смеха», — вспоминала Унелма Конкка.

На берегу остались, вместе с другими, семь деву­шек-учительниц, в том числе Унелма Конкка. Девушки решили эвакуироваться по суше. У деревни паслось не­сколько выбракованных лошадей, и одну из них девуш­ки поймали. Но где взять сбрую? Анна Демидова пред­ложила: поскольку в банях обычно прячут всякое доб­ро, надо проверить бани. И она оказалась права: сна­чала нашли упряжь, потом и двуколку. Девушки тро­нулись в путь и по прибрежной дороге добрались до* Вознесенья.

Село было безлюдно, только недоенные коровы хо­дили по улицам и, мыча, искали своих хозяек. Девушки: вошли в один дом: люди явно очень спешили покинуть его, оставив посуду, перины, полбочонка засоленного мяса и много другого добра.

По дороге вдоль берега Онежского озера девушки приехали в Вытегру. Там пришлось оставить лошадь, верную помощницу, в надежде, что найдется для нее какой-нибудь хозяин. Из Вытегры эвакуированных по­везли на баржах по Мариинскому каналу и дальше по Волге. Огромная баржа, в которой в мирное время во­зили соль, двигалась очень медленно. Расстояние меж­ду эвакопунктами преодолевалось примерно за двое су­ток, на эвакопункте каждый получал по 400 граммов хлеба, хотя такой паек полагалось выдавать ежедневно. Наконец 7 ноября баржа остановилась в Сарапуле: ре­ка замерзла, дальше плыть было невозможно. Эвакуи­рованным из Карелии предложили работу на лесозаго­товках и поселили в огромных бараках без всяких пе­регородок. «Квартира» отдельной семьи состояла из топчана или двух, в зависимости от числа «жильцов».

«У нас не было подходящей рабочей одежды, да и сил не было для такого труда, — рассказывала Унелма. — Мы пошли к секретарю райкома партии просить какой-нибудь иной работы. Он оказался очень добрым человеком, вошел в наше положение, но заявил, что ничем не может помочь, поскольку кругом полно эва­куированных из Москвы, Ленинграда, Киева, Харькова. Совет он все же дал: в районе есть большие колхозы, возможно, там требуются, например, бухгалтеры. Он даже попросил одного председателя колхоза взять нас на подводу. Но в первом колхозе устроиться нам не удалось, пришлось идти дальше пешком. Стояли холо­да, дороги замело. Хорошо хоть телефонные столбы показывали дорогу, иначе можно было бы заблудиться и замерзнуть.

Уже поздно вечером мы вошли в какую-то деревню. В некоторых окнах мерцали огоньки. Мы постучали в ворота, потом в окно одного из домов и нам на чистом русском языке сказали: «Мы ночлежников не пускаем, ступайте в конец деревни, там живут удмурты, они пус­тят». Действительно, там нас пустили ночевать, даже проситься не пришлось. Нам сказали: «Заходите, захо­дите!» Хозяева умели говорить по-русски, так что друг друга мы понимали. Но зато избушка была совсем дряхлая и очень холодная. Мы дрожали от стужи. Ста­рик хозяин, с длинной седой бородой, посоветовал нам: «Залезайте на печь, там согреетесь». Мы попили горя­чей воды и забрались на печь греться. А утром мы уже снова были в пути.

Пришли мы в один колхоз. Председатель на наш во­прос о работе ответил: «У нас сейчас других работ нету, только молотьба». Там молотили зимой на откры­тых токах, молотилки устанавливались прямо на поле. Но у нас не было ни теплой одежды, ни обуви, чтобы работать под открытым небом.