Этюды о карельской культуре

Вскоре я послал в газету «Тотуус» еще пару сти­хов. Одно стихотворение начиналось так: «По карель­ским лесам партизаны идут, по лесам и болотам проле­гает их путь». И я получил ответ от Вейкко Эрвасти, который советовал писать только о том, что мне хорошо известно, то есть о школьной жизни и тому подобном. Однако в школьной жизни ничего поэтического не было и, хотя я попытался, у меня ничего не получилось. В 1946 году, когда мы вернулись в Петрозаводск, я од­нажды пошел к Эрвасти, чтобы показать ему мои новые стихи. Но как раз в этот день его увезли в больницу, откуда он уже не вернулся.

Спустя какое-то время я снова понес свою продук­цию в «Тотуус». Первым меня принял Яакко Ругоев. Просмотрев стихи, он пришел в восторг. Тут подошел Тобиас Гуттари (Леа Хело) и с удивлением стал раз­глядывать меня, явно не веря, что вот этот парнишка сам сочинил эти стихи. Мне тогда было уже 15 лет, но я был мал ростом, худой, в лохмотьях — типичный мальчишка военного времени. Несколько стихотворений опубликовали в «Тотуусе», а в «Пуналиппу» в 1947 году вышла даже целая подборка.

В следующем году в «Пуналиппу» было напечатано стихотворение «Горный ручей». На этом моя поэтичес­кая жизнь выдохлась. В этом, разумеется, я и сам был повинен, но главной причиной оказалась все же общая атмосфера. В те годы у нас царила мода на патриоти­ческие высокопарные стихи, которые должны были воз­величивать и провозглашать. А у меня такие стихи не рождались. Я по природе своей лирик. Конечно, идей­ная поэзия тоже имеет право на существование, но она не должна представлять собой голые лозунги; даже ес­ли она лозунговая, за ней должна быть своя судьба. Например, одно дело, когда поэт, прошедший войны, участвовавший в революции, пользуется языком лозун­гов, и совсем иначе это будет выглядеть, если, допустим, я стану пользоваться лозунгами. Я не изучал этот во­прос, но именно идейную поэзию можно было бы про­анализировать с психологической точки зрения, когда она превращается в «газетную поэзию» или, иначе го­воря, когда появляется разрыв между личностью поэта и его стихом. Возьмем хотя бы финскую пролетарскую поэзию: в ней идейность представляет собой подлинную поэзию, это отнюдь не словесное пустозвонство, в ней есть чувство, в ней есть жизнь.

Мое возвращение к стихотворству началось только в 1953 году. Отношение к лирике снова изменилось».

Первый сборник Тайсто Сумманена «Всходы» ока­зался сплошной лирикой. И принят он был двояко: од­ни хвалили его, другие — раскритиковали в пух и прах.

Второй сборник, вышедший в 1958 году, назван просто: «Стихи». Сам автор хотел дать название «Мыс­ли гребца», но какой-то издательский чиновник, гово­рят, начал придираться: ведь гребцу мыслить незачем, гребец должен грести! Тайсто Сумманен в то время на­ходился в Ташкенте и лично вмешаться в это дело не мог, так что название сборника изменили.

В 1961 году появился сборник «Рождение дня». О нем Сумманен сказал: «Здесь больше красок, чем во «Всходах», в котором, зато, больше чувства. Это большей частью пейзажная лирика, но в ней я стремлюсь к максимальной образности».

В сборнике 1963 года «Знаменосец» есть одноимен­ное стихотворение. В нем поэт выразил свое намерение стать продолжателем в Советской Карелии того идей­ного наследия, которое осталось от пролетарской лири­ки Финляндии. Были, правда, и другие продолжатели до него: например, Сантери Мякеля, автор ставшего знаменитым стихотворения «Немым массам», Ялмари Виртанен (известен в Финляндии под именем Юхо Йоутсен) и другие.

В сборнике «Иду» (1965) преобладают стихи-раз­мышления, часть которых написана свободным разме­ром. В то время поэту было всего 34 года, однако он уже охотно оглядывается назад, вспоминает события прошлого, например в стихотворении «История старой баржи», или друзей — писателей Николая Яккола («Предание о таежной тропе») и Пекку Пертту («Салменкорва»). Тайсто Сумманен в этой книжке, как, впро­чем, и вообще в жизни, не выступает в качестве утопис­та-реформатора, стремящегося исправить мир, но все же выражает свое отношение к каким-то отрицатель­ным, на его взгляд, отклонениям в развитии общества. Так, в уста Петри («Думы старика Петри») он вклады­вает свое огорчение по поводу того, что прежние назва­ния мест забываются и заменяются примитивными «со­временными» названиями.

Сборник «На лыжне» вышел в 1971 году. Как раз в то время состояние здоровья Тайсто Сумманена резко ухудшилось. «Кое-кто уже считал, что моя лыжня на этом кончилась, что я должен уступить лыжню другим. А я решил самим названием книги сказать, что я про­должаю идти по лыжне».