Этюды о карельской культуре

«В первые годы Советской власти, когда еще соблю­дались провозглашенные Лениным принципы, ингерманландцы имели возможность развивать свою культуру. Но уже в 1930-х годах, когда сталинизм завладел всей властью, все это умерло», — вспоминал Тайсто. Не­смотря на то, что сам Тайсто не был верующим, он с уважением относился к религии, поскольку она объеди­няла ингерманландцев. «Когда народ живет в окруже­нии других народов, говорящих на своих языках, ему нужен какой-нибудь стержень, чтобы было за что дер­жаться. В годы испытаний религия помогла ингерманландцам сохраниться как народу». Тайсто был рад, когда узнал, что в Царском Селе (Пушкине) — совсем рядом с Муйккалой — начала действовать финская кир­ка (церковь). «Вот открыть бы еще в Ингерманландии школы на финском языке, чтобы как можно больше ин­германландцев вернулось к своим корням».

Деревни Муйккалы, которую Тайсто считал своей родиной, давно уже нет: во время войны она оказалась на линии фронта и сгорела дотла. На ее месте построе­на новая деревня. На указателе, прибитом к столбу у моста, можно прочитать название «Муйккала», но в но­вой деревне нет финнов-ингерманландцев. Прежних жи­телей Муйккалы разбросало по белому свету. По све­дениям Тайсто Сумманена, многие из них живут в Ле­нинграде, Петрозаводске, Олонце и Эстонии. Где-то там, около Вильянди, нашлись даже родственники Тайсто. Поэт переписывался со многими выходцами из Муйккалы (ездить к ним он не мог из-за болезни) и расспрашивал их о прошлом, собирая материал для стихов о родном крае и, прежде всего, для «Сказа о Муйккале». Особенно ценными назвал Тайсто сведения, которые сообщила ему из Олонца Катри Колкконен.

Я полюбопытствовал, почему у сборника такое наз­вание — «Кантеле декабря». Тайсто объяснил: «Нес­колько лет назад по телевизору показывали выступле­ние финской музыкальной группы, и один из музыкан­тов играл на ёухикко. Это довольно простой инстру­мент, разновидность кантеле, на нем всего 3-4 струны. Мои стихи, как мне кажется, тоже довольно просты, и я дал книге такое название, чтобы подчеркнуть народные истоки моего творчества. А почему ёухикко декабрь­ский? Стихи этой книги родились в довольно мрачное время, можно сказать — в трагическую пору моей жиз­ни, в ее декабре».

Тогда, в августе 1987 года, когда состоялась наша последняя встреча, у Тайсто Сумманена уже был сдан в издательство его новый сборник с символическим на­званием «Птица Солнца». По словам поэта, в старину у финнов, карел и северных великорусов существовал обычай подвешивать под потолком выструганную из дерева белую птицу. «Она была символом света, симво­лом будущей весны. Вера в свет — это одна из тем сборника. Она возникла в ту темную для меня пору, когда я был совсем слепым. К тому же это было время, когда наша страна и наше общество как раз вступили в перестройку и появилась вера, что будет свет. Прав­да, эти стихи были написаны немного раньше, чем была провозглашена перестройка, но в них выражено ее предчувствие, ее ожидание и надежда».

«Птица Солнца» вышла в свет в дни кончины поэта. Тайсто Карлович Сумманен умер 9 февраля 1988 года. Один из его друзей, Юха Вирккунен, привез мне только что изданную книжку со следующей надписью: «Раня­щий душу привет от усыпанного снегом венков холма на могиле поэта в Сулажгоре».

ХИППИ-ГРИШАН МИКУ

Николай Лайне (Гиппиев) родился в Реболах 14 мая 1920 года. Семья Гиппиевых жила в то время на полу­острове Савиниеми, напротив Погоста, где отец как-то купил старую ригу и приспособил ее под жилье. Но че­рез несколько лет (еще до того, как Мику начал ходить в школу) отец все же построил новый дом в Погосте. Летом 1941 года, в самом начале войны, дом сгорел.

Официально отца звали Григорием Антоновичем Гиппиевым, однако во всей округе он был известен под именем Хиппи-Гриша или даже Хиппи-Гришка. Поэто­му его сына Николая называли соответственно Хиппи-Гришан Мику.

Григорий Гиппиев, 1896 года рождения, происходил из старого ребольского рода. Его отца звали Онтто.

Мать Григория, Палага Павловна, очень любила детей. Николай с удовольствием вспоминал, как она рассказывала детям сказки, пела песни — особенно, ког­да плыли на лодке. И еще запомнилось внуку, что ба­бушка была очень толстая: «Бабушка Палага ходила с нами по ягоды и грибы. Но сама она, из-за своей туч­ности, не могла собирать и только показывала нам клю­кой, где больше ягод и грибов. А когда ребятишки ку­пались, бабушка всегда была с ними — присматривала, чтобы никто не утонул. Благодаря своей полноте она плавала на воде как пробка, и мы забирались к ней на спину и прыгали с нее в воду. Если мы куда-нибудь плыли на лодке, бабушка сидела на корме и правила. Мне и моему брату Ийвану Сохвонену, как самым рос­лым, приходилось браться за весла. А грести было тру­дно, потому что весла едва касались воды: бабушка бы­ла такая толстая и тяжелая, что лодка высоко задира­ла нос».