Это только ступени

— Елена Семёновна, Ксения! Признаюсь вам, я не смыслю в этом ничего. Я хотел сказать, в женских вопросах. Я прошу прощения у вас, что проявил эмоции. Воля ваша, принимать подарок или нет. Но поверьте, я так не хотел.

Тут уже Ксения вспыхнула румянцем.

— Петенька, ну что вы! Огромное вам спасибо. Вы проявили такое внимание ко мне. Простите нас, мы все очень устали и немножко не в себе. Тут столько всего свалилось…

Спустя час Петя наконец ненадолго оказался с Ксенией наедине. Он взял её за тонкую руку и тихо сказал:

— Ксения, я там, в походе, всё время думал о вас. Но мне кажется, что…

— Что я вам не рада? Нет, Петя! Рада, поверьте! Но, видя страдания стольких молодых людей в госпитале, я всё время думала о смерти. О том, что и вас убьют. Я приказала себе не питать надежд. Вот закончится война, тогда…

— Ксения, милая, вот поэтому, что меня могут убить, всех могут убить, разве можно отказывать себе в праве жить? Сейчас?

— Ах, Петя, я, право, не знаю… Всё так сложно. Я всё жду, жду. А смертей вокруг всё больше…

В её глазах стояли слёзы. Петя мягко привлёк её, поцеловал в щёку, потом нежно, едва касаясь, в губы. Губы её были холодны.

Провожала Петю одна Елена Семёновна. Георгий перебрал настойки и заснул прямо на диване.

Уже одеваясь, в прихожей, Петя услышал диалог Павла Александровича и Ксении, доносившийся из кухни.

— Папа, ну как он?

— Боюсь, хороших новостей нет. Николай Иванович делает всё возможное, но… Лечение было запущено в самом начале. Какой-то рок…

Петя вопросительно посмотрел на Елену Семёновну.

— Генерал Дроздовский. Михаил Гордеевич. Они отчаянно борются за его жизнь. Уже больше недели. — Спокойно ответила Елена Семёновна на Петин немой вопрос.

7.

Проснулся Петя от заливистого девичьего смеха, доносившегося из кухни. Оттуда же был слышен и мамин голос. За окнами между тем басами гудела декабрьская метель. Вспомнив вчерашний неудачный вечер у Вериных, всю тяжёлую атмосферу, его сопровождавшую, он недоумённо почесал лоб: кому это может быть весело в такой час?

Торопливо одевшись он осторожно заглянул в кухню. Там, спиной к нему и лицом к маме, на табурете сидела обладательница звонкого смеха, в тёплой овчинной безрукавке, с длинной и толстой косой до пояса.

— Доброе утро, Пётр! Познакомься, это Надежда, моя новая помощница.

К нему обернулось круглое, розовощёкое лицо, на котором, словно ягоды черники, весёлым любопытством искрились глаза-бусины под дугами густых бровей. Маленький, изящный носик и полные, алые губы дополняли облик классической русской красавицы с лубочных картинок. Не хватало только оренбургского платка или шапочки из соболиного меха.

Надежда встала и сделала книксен. Петя заметил, что она была небольшого роста, но прекрасно сложена. «Ладная» — говорили про таких.

— Здравствуйте, Пётр Александрович! Наталья Ивановна мне о вас столько рассказывала, какой вы герой!

— Здравствуйте, Надежда эээ… Давайте просто «Пётр», — смущённо ответил он. — И никакой я не герой, ну, в общем…это долго рассказывать.

— Так расскажите! А я послушаю! Жуть, как интересно! Пока нам тканей не подвезли, работы всё равно нет, правда, Наталья Ивановна?

— Да конечно, посидите, попейте чаю. Я пока в лавку сбегаю. Завтракать-то совсем нечем. А ткани принесут к одиннадцати, так что…

Наталья Ивановна быстро оделась по-уличному и вышла, оставив Петю с Надеждой наедине.

Проклятая робость опять накатывала на Петю. «Да чего это я! Стесняюсь какой-то работницы! Прочь!» — подумал он и решительно схватил в руки чайник. Подлив заварки и кипятку Надежде и сделав чай себе он, вспотев от напряжения, рухнул на табурет.

Надежда смотрела на него с любопытством. Она была немногим старше его, но Пётр казался ей взрослым, раз он уже побывал на фронте и воевал. Хотя его мальчишеская, глуповато-смущённая физиономия говорила о другом.

— Пётр, пожалуйста, не смущайтесь так. Я вас не укушу. Я — жутко любопытная, мне всё интересно. Я жила в доме Буниных, знаете таких? Иван Алексеевич, например, — известный в Петербурге и Москве поэт, и писатель. Представляете, он читал мне свои стихи! Вот послушайте, я запомнила:

Тает, сияет луна в облаках.

Яблони в белых кудрявых цветах.

Зыбь облаков и мелка и нежна.

Возле луны голубая она.

В холоде голых, прозрачных аллей

Пробует цокать, трещит соловей.

В доме, уж темном, в раскрытом окне,

Девочка косы плетет при луне.

Сладок и нов ей весенний рассказ,

Миру рассказанный тысячу раз.10

— Красиво, правда? Романтично! Он — настоящий поэт! А вы не пишете случайно стихи? Ваша мама мне говорила…

— Сейчас, к сожалению, нет. Некогда было. Война…

— Ах, война, война. Я вас понимаю. Но она скоро закончится. Всё вернётся, верите? И дом, и сад, и аллеи…